звери, ростки, полоски, разводы… Перед главным столом прямо на полу были расставлены серебряные чаши, блюда, даже ведра из серебра, с чеканкой.
– Это же цапли! – бормотала Сванхейд, вглядываясь в узор. – И на том блюде тоже.
– Это аист, госпожа, – почтительно пояснил Годред, в новом красном кафтане, подойдя сзади. Когда он заговорил с ней, его хмурое лицо немного посветлело и смягчилось. – У сарацин ему поклоняются, говорят, аист весну приносит.
– А вот это что? – Велерад вытаращил глаза на блюдо, где на дне был вычеканен зверь вроде крылатой собаки.
– Это пес-птица, Симорг называется, – пояснил Свенельд. – Морда у него пса, крылья птичьи, а хвост рыбий, потому он везде силу имеет: на земле, в небе и в воде. У сарацин царским зверем считается, оберегает славу царя и удачу. Кому такой зверь служит, тот непобедим.
– Что-то, я смотрю, эта крылатая собака мало помогла сарацинским царям, если они ее лишились! – засмеялась Сванхейд, взглянув на Годо.
– Теперь она будет нам служить. – Тот улыбнулся правым краем рта, но левая щека, со свежим шрамом, осталась неподвижной. – Господину нашему Олаву и тебе.
– Ты вот на это посмотри! – Олав взял в руки тяжелую литую кружку из серебра.
На боках ее чеканка изображала оленей и козлов с волнистыми рогами, а на кольцевидной ручке имелась накладка с лицом лысого старика с широкой бородой. С двух сторон к нему жались удивительные звери – с длиннющими хвостами прямо на морде и огромными ушами. Из пасти их торчали длинные клыки.
Пока Годо объяснял, что это за звери, и показывал таких же в узорах шелковых кафтанов, Свенельд все оглядывался, надеясь, что Витислава снова появится. Для нее он припас серебряный кувшинчик с позолотой, с ланью на боку – пусть знает, что у нее будут вещи не хуже, чем у Сванхейд. Надо было дома вручить, за кафтан поблагодарить – не догадался, гля!
Наконец столы заполнились гостями: пришел боярин Вершила, возглавлявший теперь псковичей, из Словенска прибыли свеи со своим вождем Родмаром, и словенский «малый князь» Братигость с его сестричем Сдеславом – тот возглавлял словенских ратников и сумел вернуться живым. Появились и женщины, расселись с внутренней стороны стола, каждая напротив своего мужа. Пришла Радонега с обеими невестками; глянув, как они входят, Свенельд невольно отметил: всякий позавидует семье, где такие матери и жены. Все три были одеты в греческое платье из крашеной шерсти, отделанное узорным шелком, и напоминали три ярких живых цветка, вдруг расцветших в хмурую пору начала зимы. Илетай теперь по виду ничем не отличалась от других жен в Хольмгарде, только по-прежнему носила в ушах серебряные серьги в виде колец с узорными шариками, а на груди – круглую, искусно отлитую ажурную застежку с подвесками, собственной работы еще с девических лет. Округлость стана, видная даже под широким платьем, из-за чего тканый пояс был повязан под самой грудью, дополняли эту роскошь обещанием скорого прибавления рода.
Витислава рядом с ней казалась