вылить в раковину, бутылки сдать. Если сегодня кто-то напьется – торжественно обещаю, что у него не будет свободной минуты до самого Нового года. Больше того – у него не будет времени на сон. Всё, все свободны.
Захлопали откидные сиденья кресел. Сашка сняла сумку, висевшую на подлокотнике, и, ни на кого не глядя, двинулась к выходу.
На этот раз очереди на почте не было. Сашка слушала гудки раз, и другой, а на третий мама взяла трубку и очень удивилась такому неожиданному Сашкиному звонку: конечно, у них все нормально. Вчера они с Валентином были в гостях у тети Иры, у нее был день рождения, вернулись за полночь, на такси. А что, собственно, случилось?
Слушая ее беззаботный голос, Сашка подумала, что мама, наверное, помолодела. Им с Валентином хорошо вдвоем, Фарит Коженников, как ни странно, был прав: она, Сашка, оказалась бы в этой компании третьей лишней. Ничего не случилось; ни аварий, ни катастроф, ни болезней, все это существует только в воспаленном Сашкином мозгу…
Она шла и на ходу повторяла упражнения. Заплетались ноги. Какая-то старушка посмотрела на нее с подозрением: ей показалось, наверное, что девушка наклюкалась до неприличности. Сашка остановилась, чтобы передохнуть, оперлась о чугунную спинку скамейки. Садилось солнце; окна дома напротив горели апельсиновыми огнями.
«Мысленное построение, получившееся в результате упражнения семь, деформируйте так, чтобы его проекция на любую воображаемую плоскость имела форму круга…»
И выделенный красным текст из параграфа, который невозможно выучить, но надо учить.
Стемнело рано. В комнате, пропахшей старым табачным дымом, горела настольная лампа; Сашка сидела за книгой. В общежитии было непривычно тихо, Оксана споро переливала самогон из бутыли в резиновую грелку, купленную в ближайшей аптеке. У Лизы кончились сигареты, она отправилась по комнатам и «настреляла» полпачки. Сашка, не спавшая вторую ночь (или уже третью?), проворачивала в мозгу упражнение за упражнением. В мутном бульоне бессонницы ей начинало казаться, что она думает чужие мысли: настолько чужие, что они не помещаются в голове. Думать такие мысли, мнилось Сашке, – все равно что пытаться удержать авторучку копытом.
Она боялась, что заснет над книгой, но упражнения не давали уснуть, подобно яркому свету или громкой музыке. Чесались опухшие веки, время от времени приходилось разминаться, чтобы дать отдых затекшей спине. Завтра (вернее, уже сегодня) был вторник, и Портнов станет проверять параграфы; поэтому в четыре утра Сашка отложила упражнения и открыла текстовый модуль с цифрой «два». Параграфы здесь были длиннее, чем в первом томе, и каждый завершался почти страницей текста, выделенного красным.
Я не могу это читать, подумала Сашка, глядя на желтоватое поле страницы, засеянное скрежещущей бессмыслицей букв. Я не могу это учить. Пусть Фарит делает что хочет.
Многочасовые упражнения что-то сотворили с ее рассудком. Ей казалось, что она хрустальная, прозрачная и ломкая, и совершенно спокойная – будто сосулька. Будто равнодушный кусок стекла. Она попробовала заплакать – как ребенок