кто по контузии, а чаще всего, по неопытности командиров. Ну да Бог им судья! Оказался дядя Ваня в фашистском плену. Степь, колючая проволока, овчарки и немцы охранники, сами как собаки. Ни воды, ни укрытия – хуже не придумаешь. Но в поле за проволокой продержали недолго. Дальше в вагоны-телятники, и прощай Россия.
Через двое суток остановился состав с пленными на берегу водоема. Вода чистая – кто успел, глотнул. А другим просто пулю в затылок, и конец плену. Живых на баржи, черные от угольной пыли, и буксирами в туманную даль. Часа через полтора ходу остановился караван посреди озера. Солнце к закату. Кругом ни чаек, ни воробьев – только волны.
– Вег, руссишь швайна, – штыком в бок и за борт всех до одного, без пощады. Кто не умел плавать сразу на дно, а кто умел, поплыли, куда глаза глядят. Из всех барж доплюхали до берега человек десять, не больше. Всех, кто доплыл, наградили четвертушкой черного хлеба, и без проволочки оформили моряками, на те же баржи. Дядя Ваня и четвертушку получил, и моряком стал.
Быть моряком на барже дело не хитрое – бери больше, тащи дальше. Если бы только не шторма на озере, да непогода! Спасала только роба да брезент для груза. Одним словом не моряк, а раб в буквальном смысле. Но паек, какой-никакой выдавали – голодным много не наработаешь.
Почти год проплавал Иван на Венгерском озере Балатон, а дальше опять в эшелон и уж теперь Германия. Работниками к немецким фермершам. Без мужика на ферме даже в Германии делать нечего. Землю без мужика не обиходить.
Хозяйка фермы – молодая женщина лет тридцати пяти, злющая стерва. Чуть что не так – палкой по спине. Три к носу. Городским мужикам доставалось часто. А Иван деревенскую работу знал, делал как надо, и в конце летнего сезона получил от нее подарок – почти новые штаны, взамен флотских.
Два раза в неделю приезжал на ферму гестаповец в форме, лет сорока-сорока пяти, не больше. Прямой, как столб. Очки с сапогами поблескивают. И время приезда, и дни недели каждый раз менял. И почти всегда с овчаркой. Поговорит с хозяйкой, походит, сядет в машину, и нет его. Задумаешься.
На ферме пленнику намного легче, да и язык хозяйский потихоньку в голове укладываться стал. Но в душе покоя нет, ни днем, ни ночью. Как там наши? Как дома? Как на фронте? Одно желание, одно стремление – бежать. Лучше сдохнуть, чем червяком ползать. Да и у немцев гонору поубавилось, видно не все у них в порядке.
В очередной раз приехал гестаповец, но без собаки. Хозяйка перед ним стелется. И то возьми Фриц, и это не забудь – дорога дальняя. Подогнал немец машину к сараю – загружай Иван. Иван все загрузил, и сам загрузился потихонечку. Распрощались хозяева, багажник «хлоп», и вперед под музыку Бетховена. Часа четыре шуршала машина шинами. Потом остановилась. Тишина. Только деревья шумят, да птицы посвистывают. Немец дверцей «хлоп», и нет его. Ванюша изнутри багажник приоткрыл, видит машина стоит на берегу озера. Берег крутющий,