едва-едва высказал он (причем – словно бы говоря на том языке, который сам стоит на одной ноге). – Здравствуй, Жанна.
– Стань нормально.
– Конечно, – сказал он и опустил ступню в носке на пол.
– Если ты видишь юношу, парящего над землёй, – сказала она.
Он бросил на пол калигулу… Кар-р!
Вот он стоит перед нами (и перед Жанной) – как перед зеркалом. И в этом зеркале ничего не переменилось в изображении Илии Дона Кеханы. Незачем было его отражению в нас менять (опять же – в нас) свою позу.
В нас (своих читателях) он просто стоял и смотрел на неё. И даже сам не заметил, как перестал душой опираться о дверь. Ведь одна его нога – была закинута на небо, потому – он вполне твердо стоял на обоих ногах – в обоих мирах.
Но она его видела совсем другим: удивленным, обрадованным и восхищенным. Она видела его – и она собиралась его (у него же самого) похитить. Да и почему бы ей так не собраться? Она видела нелепого человека в нелепой жизненной позе: с рыцарской калигулой (в одной руке) и с продажными сестерциями (в другой мысли).
А он опять и опять удивлялся наличию в мире такой красоты! Даже в его мире (и даже на пороге его Божьего Царства) такая красота ослепляла.
Ведь пока ты внутри себя – считай себя и Бармой, и Постником, которым любой Иоанн Васильевич просто-напросто обязан выколоть очи; причём – лишь затем, чтобы ни в Суздальских землях и в землях Рязанских, и прочих землях не поставили лучшего храма, чем храм Покрова! Чтобы никто бы не смел глядеть ни на что, помимо такой красоты.
Вчера он расстался с её красотой, причем – так, что оба они ощущали себя униженными! Сегодня он взглянул на нее и опять восхитился.
А если смерти нет, то что есть красота,
Которую не видят люди?
А если так, то что есть высота,
Которая тебя разбудит
И (как душа) едва коснется тела?
А если смерти нет, то что твои слова,
Которые не станут делом,
Доколе не поднимет голова
Всю твердь небесную на крыльях лебедей?
А если смерти нет среди людей,
И некому вернуться из нее
И оглядеться, чтобы улыбнуться
И осознать владение свое
Пусть как грехопадение, но все же…
Но вот же он, Илья Дон Кехана, человек Воды! Вот он стоит пред этой немыслимо красивой женщиной на одной ноге (пусть это «всего лишь» одноногость его языка – в невидимом зазеркалье). Другой его половины на этой земле уже нет. Поэтому – он мог бы подумать (а потому – подумал), что сказал бы на его месте заключенный в долговую тюрьму дон Мигель? Или что сказал бы человек, который навсегда остается должен женщине – ибо расстается с ней…
Он бы взглянул на женщину, с которой уже расстался, и обязательно сказал бы себе:
– Я непременно должен иметь другую даму сердца: только она может достойно наградить рыцаря за его доблесть! Но где её (другую) найти? Любовь всегда одна.
И вот здесь его взор обратился бы… Кар-р! Его