каких неведомых чар он оказался, и какой безумной и к тому же замужней женщины, женщины мало удовлетворяемой своим мужем, а поэтому ищущей острых ощущений всегда на стороне. Соня ехала к Эскину быстро, и не оглядываясь, она сама с восторгом предвкушала объятия наивного.
«Наверное, еще неопытный», – с улыбкой думала она, нисколько не подозревая, что за ней по пятам уже следует ее обманутый муж – Глеб Собакин.
«Будь ты проклята!» – думал про себя Глеб Собакин, судорожно сжимая под пальто заблаговременно наточенный топор. Когда же за Соней захлопнулась дверь квартиры Льва Абрамовича Эскина, Глеб остановился, с трудом сдерживая свое шумное дыхание, ведь он пробежал шесть этажей, пока его Соня ехала в лифте, и все же он успел разглядеть номер квартиры, в которую она попала.
«Сразу не надо, пусть сначала улягутся», – подумал Глеб Собакин, с удовлетворением разглядывая деревянную филенчатую дверь Льва Абрамовича Эскина.
Можно сказать, что предчувствие Глеба вполне оправдалось. Соня мгновенно окрутила Эскина и уже через десять минуты лежала с ним в кровати.
– Я еще никак и ни с кем, – стыдливо закрывая глазки, прошептал Эскин.
– Лиха беда начало, – засмеялась Соня и весьма проворно стащила брюки и трусы с Эскина.
Она приветливо раздвинула перед ним ноги, но тем не менее очень яростно вцепилась в его левое ухо зубами.
– Оторвись! – чуть было не закричал Эскин, но тут же осекся, испытав яркое наслаждение. Буквально через четверть часа Эскин находился уже на вершине земного блаженства, когда вдруг послышались ужасно громкие удары в дверь.
Уже по первым двум ударам можно было определить, что в дверь не стучали, а нахально и деловито ломали!
«Это мой муж!» – истошно завопила Соня, быстро вскакивая с кровати. Эскин сразу понял, что свершилось что-то непредвиденное.
Однако, имея в своей голове множество полезных советов Бюхнера, Эскин напрягся и мигом выскочил из кровати.
Догадавшись по последнему звуку, долетевшему из коридора, что входная дверь уже разбита, Эскин закрыл дверь, соединявшую зал и коридор на щеколду, и тут же кинулся перед дверью выстраивать произвольную баррикаду из чешской стенки и мягкой немецкой мебели, купленной ему дядей Абрамом. Соня ревела, как иерихонская труба.
Она лежала на полу в позе свернувшегося калачиком эмбриона.
– Да, сделай ты хоть что-нибудь! Позвони хотя бы в милицию, черт возьми! – заорал на нее еще более взволнованный Эскин, но Соня оставалась совершенно безучастной ко всему, со стороны казалось, что она решила уйти из этого мира и никого не трогать, лишь бы только хотя бы раз в новолуние испытывать какой-нибудь умопомрачительный оргазм.
Тогда Эскин сам набрал номер милиции, и дрожащим, очень часто захлебывающимся от волнения, голосом сообщил о разыгрывающейся в его доме драме.
– А вы, случайно, не шутите? – спросил его дежурный.
– Да,