из-за нелепого страха и безумной ненависти к супругу, по его требованию, стала информатором советской разведслужбы и получила разрешение на выезд из страны.
Эльза осталась в Шлёсе, чтобы вскоре фатер отдал её капитану Вилену Никольскому. Сыну кагэбиста, одного из руководителей карательных мероприятий по депортации местных граждан в зону оккупации Германии и по зачистке области от нелояльных к новой власти. Сынок продолжил дело отца, поддерживая до пенсии новый порядок на вверенной территории.
«Так-так, – барон вернулся к приятному. – Раз, два – и в дамки». …Таким макаром он пролез на пастбище госуправления.
Решительные шаги ошеломили недоброжелателей. Жизнь вошла в своё русло. Разделилась на видимое и скрытое. «То, что и требовалось», – старая голова на тонкой шее всё качалась, забыв остановиться.
По закону подлости мысли переметнулись на совсем уж неприятную тему:
«Охотников вырезает Стась. А вот Дита… Моя старушка Дита… Зря я тогда погорячился с её высерком – Евой… Баба похожа на бомбу с часовым механизмом. Что-то уже надо решать, пока дело не зашло дальше, чем может дотянуться рука его власти»…
«Ладно, кажется, хочу спать. Стась разбудит рано. Приятные выходные предстоят. Давно бы следовало размять старые кости…» – он забылся в коротком, но счастливом сне.
Глава 4
Дита
Коммунисты победили, и усадьба Шлёс стала советской территорией.
Название посёлка, частью которого было поместье Зумпфов, на роскошном лесном ковре, украшенном узором многочисленных рек и озёр бывшей Кёнигсбергской области, только выглядело исключением в мерёжке красных памятных пульсаров (Советск, Краснознамёнск, Гвардейск…) на границах с порубежными странами. И в Полесске, как во всей области и за её пределами, память о войне будоражила незрелые умы внутренних и внешних реваншистов – побуждала заводить брагу, добавляя «изюм» ратных подвигов тевтонских крестителей.
В то же время Советы укрепляли балтийский берег. Строили дамбы, осушали земли, обустраивали и заселяли самыми благонадёжными. Новую жизнь Союз строил на растворе из принуждения, крови и пота бывших пленных и переселенцев. Сюда свозили узников концлагерей, взрослых и детей. Плюс в самой области насчитывалось до сорока трудовых тюрем.
Перемены непостижимым образом очистили лёгкие Курта от заразы. Но когда у человека ещё раньше вынули душу, о других ему заботиться нечем, даже если он обладает властью и деньгами.
***
Вагон мерно качало, колёса на стыках стучали: спать-спать. На тонких матрацах, покрытых слежавшимся влажным сеном, спали только мёртвые и ослабленные дети. В темноте висел густой дух, пропитанный мочой, экскрементами и страхом. Малыши лежали, плотно прижавшись друг к дружке. Сквозняком сквозь щели проникала майская ночь.
Дита таращила глаза в потолок. Её живот скрутил самый злой господин на свете. Давно, ещё при