торчок найдешь по нюху! Помни, зарекомендуешь себя засранцем, до конца армии им и останешься, так что даю тебе ровно десять минут, понес свою задницу!
Я рванул как сумасшедший к длинным амбарным постройкам, которые звались казармами. Там я и правда очень быстро нашел армейский туалет по запаху, аромат там можно было учуять уже с улицы! Пока я переводил дух, сидя в торчке и кленя мексиканскую кухню, я услышал, как в соседней кабине кого-то промывает еще получше меня. Сделал я, значит, свое дело, шарю рукой, а бумагой здесь и не пахнет, тогда я набрался смелости и говорю:
– Слушай, у тебя там бумаги случайно нету? У меня в кабинке пусто.
Тут что-то зашуршало, и в щели снизу появилась какая-то листовка.
– Меня тоже обделили бумагой, – говорит парень из соседней кабинки. – Похоже, на всех ее здесь не запасешься. Держи этот военный буклет, их у меня в кармане целый ворох, на призывном пункте в Джексоне сдуру понабрал, теперь оказалось не зря, у них тут дефицит бумаги.
На моем буклете была такая надпись: « Не ударь в грязь лицом – сражайся за свою родину!» Я поблагодарил его от души и хорошенько подтерся.
Вышли мы, значит, из кабинок и познакомились уже в нейтральной обстановке. Я узнал, что зовут его Чиди Бучес, он прибыл на автобусе аж с самого мексиканского залива, и по дороге упиточил бабулину уху, только она ему боком вышла. Точнее, не совсем боком. В общем, славный парень был этот Бучес.
Сержант Ахерн меня чуть не убил. Налетел на меня, как зверь, видите ли, я ходил на полчаса дольше, чем он приказывал.
– Сэр, там в туалетах совсем нету бумаги! – оправдывался я.
Тот только отмахнулся. Мы шли по направлению к небольшому двухэтажному зданию.
– И что же, ты засранец, сидел там полчаса, и ждал, когда она упадет с неба?!
– Да нет.
Оставшуюся часть пути Ахерн посматривал на меня изподлобья, и когда наконец дошли, он все же не удержался.
– Так чем же ты все- таки вытерся?
Но говорить сержанту, что я подтерся военными буклетами, то же самое, что убить парикмахера его же ножницами.
– Носком, – соврал я.
Сержант фыркнул и кивнул головой.
– Впрочем, как всегда.
Не знаю, что бы это могло значить.
Намотался я за свой первый день с лихвой. Сначала я полдня проходил медкомиссию, а это не из самых приятных занятий в армии США. Там с тошнотворной дотошностью обозревали каждый сантиметр твоего тела, проверяли зрение, зубы, все ходы и выходы, и в конечном итоге делали пометку в заключении, что ты немощное и непригодное к жизни существо, однако для армии ты и таким сойдешь.
Затем психолог. Женщина в годах без перерыва совала мне под нос синие кляксы, в которых я непременно должен был увидеть какой-нибудь предмет, но я постоянно промазывал и называл совсем не то.
– Дом, – говорю я.
– Нет,