сентябрьским утром 1945 года, рассекая зеркало спящего речного залива и поднимая из сизой дымки стаи всполошённых уток, подошла к берегу Илети моторная лодка. Сидевший на корме представитель местной власти майор НКВД Морозов бросил в воду докуренную папиросу и заглушил мотор. Лодка наплывом тихо проскользила по спящей глади залива ещё несколько метров и уткнулась носом в береговую отмель.
– Приехали, – майор снял с головы фуражку, опустил в воду ладонь, провёл ею по редеющей седой шевелюре, по толстой мясистой шее.
– Тихо, как в раю, – сказал сидевший на носу лет тридцати красноармеец в погонах рядового, – Сколь годков минуло, а всё как встарь, не поменялось ничего, – Вон там, за камышом, видишь, коряга торчит? – показал пальцем капитану, – Нас с браткой, мальцами ещё, молния едва не зашибла, перемёт в грозу проверяли.
– Вишь ты чё, – усмехнулся капитан, – Стало быть, тогда ещё Бог ваш или ангел, или кто там у вас ещё, берёг тебя. Егора не уберёг, а ты вон через что прошёл. Знать, долго жить будешь, пострел.
– Как знать, Николай Анисимович. Все под ним ходим, – красноармеец взглянул на небо, – Хотелось бы, конечно. Лиха-то полным ковшиком хлебнул, а пожить толком не довелось ещё.
– Вот и живи теперь, какие твои годы. Работы в леспромхозе хоть отбавляй, сам знаешь, как теперь с мужиками. Лес валить тебе по здоровью твоему заказано, а рыбопромысел, поди, потянешь. Баб вдовых – в каждой второй избе. Женись, семьёй обзаведись. Главное не шали больше, Афанасий. Прямо сегодня до коменданта дойди. Капитоныч мужик хозяйственный, с головой. Чего-нибудь для тебя сообразит, небось. Через неделю заеду, проверю. А теперь давай. Пора мне. Подтолкни-ка лодку.
Красноармеец подхватил вещмешок, размахнувшись, закинул на берег. Немного неуклюже перешагнул через борт, едва не зачерпнув сапогом воды, навалился на лодку, оттолкнул. Майор дёрнул верёвку стартера, мотор лениво заурчал.
– Удачи тебе, Афанасий! – крикнул майор сквозь речной туман, – Делай, что сказал, через неделю приеду, проверю!
Афанасий постоял на берегу, пока не стихли вдали последние звуки лодочного мотора. Затем закинул за плечо вещмешок и, не спеша, прихрамывая, пошагал по тропинке вверх по береговому откосу в сторону родной деревни.
Спецпоселение Красные Ёлки возникло здесь весной тридцатого года. Афанасий не любил вспоминать то страшное время. Два месяца везли их сюда, двести раскулаченных семей, с родной Тамбовской губернии. Везли сначала в теплушках до Красноярска, затем на перегруженном, просевшем ниже ватерлинии пароходе. Половину переселенцев ещё в пути забрали голод и тиф. Наскоро выкапывали конвоиры могилы на полустанках и разъездах, чуть присыпая тела землёй. Остались где-то далеко в степи вдоль железной дороги дед его Аким с бабкой Харитиной, два младших брата. Высадили их на дикий таёжный берег, в ста верстах от ближайшего посёлка Пески в середине мая. Это и спасло многих. Инструментом обеспечили. Те, кто выжили и держались на ногах, рыли землянки, рубили лес, ставили бараки и даже избы, заготавливали дрова. Провианту было кот наплакал, однако ж спасала тайга и река. Били и ловили