target="_blank" rel="nofollow" href="#n171" type="note">171. Эта дача принадлежала когда-то герцогине Ангулемской (дочери Людовика XVI) и была оставлена ею одному из верных слуг в ее изгнании, графу Decazes172. Семейство это жило в самом château173 среди обширного парка, имеющего в окружности 200 десятин. А мы нанимали дом на краю его. Никогда не видела я более роскошной и редкой растительности: огромные тюльпановые деревья (Tulipiers) из рода платанов, с цветами, похожими на тюльпаны, магнолии, каталпа174, великолепные ореховые деревья с их освежающей тенью. Там было большое озеро и над рекой, протекающей через парк, каменный мост, покрытый вьющимися пурпуровыми цветами. На берегу большие белые и розовые акации с их гроздьями душистых цветов, целые рощицы каштановых деревьев с их сладкими плодами, которые мы осенью подбирали и пекли. Собирали также массу земляники и грибов, которых никто не трогал, считая их ядовитыми. Все это было перемешано с широко раскинутыми изумрудными лугами. Всей этой роскошью добрая мать-природа щедро одарила счастливых детей, живших среди ее богатств. Decazes не обладали достаточными средствами, чтобы содержать этот огромный парк в строгом порядке. Кроме ближайших мест, около их дома и нашего, все было несколько запущено. Но это придавало еще более прелести нашему милому саду. Впоследствии, во время Второй империи Наполеон купил эту дачу и давал в ней блестящие празднества. Наш парк граничил с огражденной частью парка St. Cloud, и через небольшую дверь в каменной ограде можно было проникнуть в него.
Осенью моя мать получила известие о трагической смерти брата, князя Сергея Федоровича175. Он нечаянно застрелился на охоте у родственника своего, Виктора Владимировича Апраксина, в имении Брассово, принадлежащем теперь великому князю Михаилу Александровичу. Два года перед тем он женился на княжне Ольге Алексеевне Щербатовой, но, в усугубление горя, она только что уехала с матерью к сестре кн. Васильчиковой176 и по дороге узнала о катастрофе, разбившей ее жизнь. Вся семья была в отчаянии. Моя мать разделяла его глубоко. Сначала она хотела уехать немедленно в Россию, но, уступая советам своей матери, она решила повременить отъездом и дождаться весны. Итак, весной 1850 года мы во второй раз отправились на родину, и опять морем, в этот раз из Дюнкирхена177. С нами ехал наш учитель Ал. Ив. Поповицкий, сменивший Константина Васильевича. Занятия наши не прекращались, где бы мы ни были. У нас никогда не было каникул, но летом мы учились только до завтрака, т.е. до часа. Мы не знали напряжения, спешных приготовлений к экзамену, ни долгого ничегонеделания в остальное время. Мы всегда были заняты и никогда не утомлены. Кроме воскресенья и двунадесятых праздников, мы не учились только: второй день Пасхи, 6 декабря, день именин Государя, в дни рождения и именин наших родителей, и каждый из нас праздновал свои собственные именины и день рождения. Такой порядок было бы невозможно завести в Петербурге. Он показался бы там суровым, но мы нисколько не тяготились им. Не было детей более нас живых и веселых, и времени оставалось у нас довольно для всевозможных игр и движений на воздухе. Более всего наша мать ненавидела праздность