основанием и источником всякой организованной власти является «народ». В государственном правопорядке народ выступает как избирательный корпус; законодательная власть, исполнительная и федеративная власть, равно как и прерогатива, осуществляются на законном основании соответствующими органами, включая и короля – до тех пор, пока они действуют в соответствии со своими задачами и целями, установленными «народом» и состоящими прежде всего в охране собственности (в том широком смысле, какой Локк придает этому понятию, включая в него также жизнь и свободу). Нарушение со стороны власти принципов общественного договора возвращает «народу» естественное право действовать внеправовыми с точки зрения положительного права, но правомерными с точки зрения «естественного права» способами для восстановления свободы и свободного правления. «Таким образом, – говорит Локк, – можно сказать, что общество (the Community) в этом отношении является высшей властью, но не постольку, поскольку последняя рассматривается как подпадающая под какую-либо форму правления. Ибо эта власть народа может иметь место лишь тогда, когда организованное правление (government) распалось. Во всех тех случаях, когда организованное правление существует, высшей властью является законодательная власть»[62].
Таким образом, по Локку, в нормальное время законными представителями «народа» являются конституционные органы власти, а высшая власть «народа» проявляется лишь в случае распада этих органов.
В период борьбы за власть буржуазия признавала право на восстание против тиранов и узурпаторов. После установления монопольного господства буржуазии это право стало не только лишним, но даже опасным.
Расстояние, отделяющее прогрессивную буржуазию XVIII в. от выродившейся буржуазии середины XX в. в лице ее наихудших, но зато в некотором отношении наиболее характерных представителей, можно измерить и наглядно представить путем сопоставления учения о праве на восстание с тезисом «прославленного» фашистского теоретика Карла Шмитта: «…суверен тот, кто решает об исключительном положении»[63]. Для прогрессивной буржуазии XVIII в. решающий признак суверенитета – право на революцию. Для фашизма решающий признак суверенитета – это «право» на подавление революции. Прогрессивная буржуазия XVIII в. допускает отклонение от правопорядка для революции, утверждающей, пусть формально, демократические права и свободы. Фашизм требует отклонения от правопорядка для контрреволюции, уничтожающей демократические права и свободу. Но это сопоставление относится не только к фашизму. Юридическая мысль и в так называемых демократических странах весьма далеко отошла от прогрессивных концепций классической доктрины буржуазной революции. Так, Уиллоуби указывает, что народ при любой попытке революционного выступления против власти «ставит себя вне государства». «Как бы ни правильным было поведение (масс) с моральной точки зрения, – Уиллоуби лицемерно