быть. Не спрашивайте меня что. Я не знаю, что это или как оно появилось. Я слышу это ночью. Краем глаза я улавливаю какие-то движения в листве деревьев.
Это очень меня тревожит, но я не могу поговорить об этом с папой.
Он слишком занят. Даже сильнее, чем был занят в Иордании. Вспоминая о том времени, я понимаю, что никто не мог работать так напряженно и длительно, как папа работал тогда. Но в Иордании папа казался счастливее. Я помню, как его лицо засветилось от счастья в тот вечер, когда Хассан принес ему свитки.
Свитки, которые нашел Хассан, оправдали самые смелые надежды папы. С одной стороны на них были древние письмена, а с другой – какие-то знаки вроде татуировок цвета индиго. Любой бы заметил, как папа рад заполучить их. Он не очень много говорил со мной, но я-то видел, как он рад. Я знаю своего папу.
Всю ту ночь он не спал и изучал документы. И половину следующего дня тоже, пока не свалился без сил от переутомления. Профессор Ахмед вместе с еще какими-то людьми, которые вызвались помочь, перенесли его на кровать в нашей палатке. Когда он проснулся, то захотел поговорить с Хассаном, мальчиком-пастухом. Кто-то поехал за ним на «Лендровере». Его привезли в наш лагерь. Тогда папа попросил Хассана показать место, где он нашел свитки. Они вместе уехали на машине.
Папа отсутствовал два дня. Когда он вернулся, Хассан все еще был с ним. Он сказал, что взял Хассана в помощники. Хассан не хотел возвращаться к фермеру, к которому послал его дядя. Он сказал, что хочет работать у нас, на раскопках.
– Я могу помочь твоему отцу с письменами, – сказал он.
– Ты же не понимаешь арамейского, – фыркнул я.
Он взглянул на меня, и в его глазах блеснула злость.
Потом он отвернулся со словами:
– Я все равно могу помочь.
Позже в тот же день я почувствовал себя виноватым, что так вел себя с Хассаном. Я нашел его и сказал, что прошу прощения. Он улыбнулся и похлопал меня по плечу.
– Да не расстраивайся, все в порядке! – сказал он. – Слушай, мне больше не придется пасти этих дурацких коз, вот и все. Здесь у меня хорошая работа на кухне и в качестве носильщика.
– Но мы не останемся здесь навсегда, – предупредил я его. – Мы здесь только на лето, потом мы должны будем вернуться домой.
Его лицо погрустнело, потом снова прояснилось.
– Неважно. А что такое «лето»?
– Вы называете это «горячим сезоном».
– А, понятно! – беззаботно сказал он. – Но лето длится много недель. Потом начинается самум, и, возможно, вы не сможете уехать во время него.
Самум – это горячий удушающий ветер, который, как говорят, сводит с ума людей и животных.
– О, у нас все будет в порядке, не беспокойся об этом!
– А за какую футбольную команду ты болеешь? – неожиданно спросил Хассан.
– «Трактор бойз», – ответил я.
Судя по его виду, это название ему ничего не говорило.
– Она из Ипсвича, – пояснил я.
– Никогда не слышал о них, – сказал он. – А я болею за «Манчестер Юнайтед».
Последние слова он произнес