дождям, грязи, усталости и страху, время, которое я провел рядом с ней, встает в памяти так, будто это было вчера.
Мы с ней были в бегах, я был ее заложником, но ощущение того утра, когда мы с ней скакали на лошадях, я не могу сравнить ни с чем, что случалось потом в моей жизни.
В то утро с пустым животом и совершенно не представляя, чего ждать дальше, час за часом я скакал с ней рядом. Каждый шаг моей лошади уносил меня от моей семьи и нашей фермы. От этого у меня мутилось в голове, в груди было тесно и перед глазами все плыло. Я думал об отце, братьях, маленькой сестренке. Но не только. Глядя на Эб Стенсон, подражая ее ловкой посадке – она словно сливалась со своей лошадью в одно целое, – я уже начинал что-то перенимать от нее.
Темнокожий не сказал, как зовут его лошадь. Я потратил уйму времени, подыскивая ей имя, и все без толку. Эб я сказал, что шерифова коня зовут Пижон, и она только хмыкнула. Про себя я все перебирал клички, которые подошли бы моей лошадке, – то необычные, то ласковые, но ничего не мог придумать. Дождь все сыпал и сыпал. А мы, хоть землю и развозило на глазах, уезжали все дальше и дальше. Куда? Я никогда не бывал за пределами нашего округа.
Чертовски хороший вопрос
Городком это трудно было назвать. Дорога да несколько мрачных хибар по сторонам. Улица одна-единственная, под ногами сплошная хлябь. Ехали мы до него долго, дождь все шел, и копыта лошадей вязли в грязи. Даже идя шагом, они оскальзывались и подгибали колени. Куртки, штаны – все промокло насквозь. От лошадей шел острый тошнотворный запах, он перешибал запах нашего пота. Эб, похоже, знала, куда едет, это место ей было явно знакомо. Сказала, что мы здесь остановимся на ночевку. Искупаемся в теплой воде, выспимся и двинемся дальше. Из-за дождя я обрадовался, что не придется опять спать в лесу, но ничего не сказал, как будто мне все равно. На самом деле от одной мысли о настоящей постели я чуть не прыгал от счастья.
Салун выглядел жалко. Хозяин к нам не вышел. Какой-то вялый человек с грустными глазами кивнул Стенсон: да, он займется нашими лошадьми. Да, есть свободная комната. Каждая ступенька лестницы, ведущей к номерам, скрипела под шагами, а от стен пахло сыростью. Я-то жил среди фермеров и знал, что дождю надо радоваться, что он нужен для урожая. Лето стояло засушливое, еще вчера земля у нас под ногами была каменной, так что потоп, можно сказать, был спасением.
Эб распорядилась, и нам притащили ванну с горяченной водой прямо в комнату. Когда за парнями, что ее приволокли, захлопнулась дверь, Эб повернулась ко мне.
– Раздевайся!
– Чего-о-о?
– Позволь сообщить тебе, Гарет, что от тебя воняет.
– Это ты мне говоришь?
Я захохотал, желая ее обидеть. Потому что обиделся сам. А Стенсон засмеялась.
– Да, и я воняю. Давненько не полоскалась, вот и пропускаю тебя вперед.
Я сообразил, что она сама собирается мыться после меня, в той же воде. Обычно у нас дома так и делали. Больше всего не везло последнему: вода уже серая и едва теплая. Нас ведь много. Благородно с ее стороны пустить меня вперед, а может, она стыдилась,