за бокалом.
– Какая у него маленькая ладонь! – воскликнула Алина.
Плотов пока не привык и не мог понять, в каких случаях она говорит о нём как о третьем лице.
Аля взяла его руку и приложила к своей, вкрадчиво касаясь ладони с обеих сторон.
– Не меньше твоей, – улыбнулся Плотов.
– Пальчонки какие занятные. И тоже – мозоли от струн. А подушечки на ладони мя-а-генькие. Тигр.
Ну как нужно было понимать её прикосновенья? Если б знать, что в предыдущей жизни она была скульптором, тогда бы её тактильное влечение объяснялось просто: имея толику фантазии, можно вообразить вожделение, с которым художник осязает модель. Угодив в смещенное состояние чувств, Плотов был не способен на самые простые трактовки.
– Однако ты меня рассматриваешь, как Набоков – бабочку… Но, скажу честно, сам себе дивлюсь: меня это не смущает. Рассматривай, пожалуйста, дальше. Много чего ещё осталось.
– Я – как Набоков? А ты как кто, в таких очищах? Все мои морщины, наверное, в них видны, и даже недостатки воспитания, не говоря о нравственных искривлениях.
– Зачем так преувеличивать: «морщины»! Есть же в русском языке суффиксы, которые уменьшают и ласкают: морщинки.
– Суффиксы есть. Но их к лицу не прилепишь. Очень хорошо, что ты очки снял!
– Но я стал тебя хуже видеть.
– Можно видеть и без глаз.
– Я подумаю об этом. Сегодня… Однако как учесть расхожее мнение, что мужчины любят глазами?
– Не смотри на меня сквозь очки.
– Без них ты видишься нерезко.
– И прекрасно, будем считать это романтической дымкой.
– Но я хочу смотреть на тебя.
– Ты же внимательный. Ты же уже посмотрел.
Она сказала это уж очень тихо. У Плотова защемило в носу.
– У меня память плохая. Я должен её подпитывать.
Не уходя из Алиных рук, Плотов перевернул ладонь. Она удержала свою сверху, как барышня на балу, приглашенная кавалером на танец.
– Какой большой камень! – сказал Плотов, увидав кольцо. – Яшма.
Галина протянула ему руку:
– И у меня – почти такой же. Это авторские работы здешнего мастера. Очень недорого.
– Да-а, вы весьма художественные девчухи!
В кухню заглянула вислоухая, сразу притерлась жирнющей щекой к плотовской голени, запрыгнула к нему на колени.
– Мася чужих обычно не привечает! – удивилась Галина.
– Родич! – воскликнул Плотов, умиляясь и потрепывая звериху по морде. – Но, Галочка, против формулировки «чужой» я теперь категорически возражаю.
Аля поинтересовалась:
– Скажи, а как мама тебя называла? Арсик? Арс? Грозно-то как звучит: Арс! Арсище.
– Сенькой.
Улыбнулась.
Аличка.
Ещё не расставшись, он уже скучал по ней. И даже знал, как именно: страшно.
– И я так буду звать тебя, можно?
– Конечно, если тебе сто моих кило и моя пресловутая «импозантность» не помешают. О, находка: можешь звать Данилычем. Уважительно так, по рабоче-крестьянски. Маленькой женщине со скрипкой это будет