не уйдет, я не останусь один.
***
Дверь в камеру открылась.
– Эй, Даниил Алексеевич, пошли на выход. Давай, шевели жопой.
Невысокий пухлый полицейский повел меня обратно в камеру допросов.
– Что ты надумал? После сегодняшнего дня станет понятно, что они с тобой делать будут. Эх, Даня, я честно скажу, что пизда тебе может прийти. Мы-то знаем, что ты даже не виноват толком, но эти люди очень влиятельные. Дань, понимаешь, ты им, сука, на мозоль наступил. И они настаивают, чтобы ты сел и не пиздел. За них за всех срок чалить будешь, баран. Батя твой…
Я ничего не ответил, просто шагал дальше.
– Есть у вас сигарета?
– У меня-то есть, Дань, но тебе, милый мой, только хуйца соснуть могу предложить.
Я снова оказался на стуле, на лице была замученная улыбка. Молодой невысокий полицейский закрыл за собой дверь.
***
Я оставил картину сохнуть на неделю, чтобы потом покрыть ее лаком. Хоть я подсушивал слои краски – сначала тонко писал жидким маслом, а уже потом пастозно15 наносил некоторые детали, все же холст необходимо хорошенько просушить.
Я попросил Геру выслать мне следующую работу, чтобы не терять времени, на что он ответил, что сделает это только через неделю. Я не мог сидеть сложа руки, тревога и тоска подбирались все ближе, и я решил написать две работы: «Свалка» и «Люси» (та самая блондинка в розовом платье). Пока я рылся в холстах, подбирая нужные размеры, наткнулся на «Утро с Лилей». Поставил холст на пол, сел напротив и разрыдался, как маленький ребенок, вытирая сопли кулаком. Я очень скучал по ней.
Спустя пару часов все-таки принялся за разработку эскизов. Сначала набросал «Свалку», она удачно вышла со второй попытки, я точно помнил местность и знал, что именно хотел изобразить. И не хотел упускать момент, пока во мне оставались совсем свежими впечатления от «Грачей».
А с «Люси» мне пришлось поработать дольше. Мне хотелось передать свечение, показать девушку, как свет в темноте, я подбирал палитру, то ставил ее на ноги, то усаживал на стул. В эскиз вошла и барная стойка, и тот парень-бармен. Я как наблюдатель стоял поодаль и смотрел на сцену из центра толпы: сквозь темные очертания тел просматривалась нежная фигурка в розовом платье, она казалась светлячком в полутьме.
Пока я возился с эскизами, настала глубокая ночь, и я, отложив кисти, постарался уснуть. Но думал о Лиле.
Академия без Лили казалась пустой. Со мной первый раз было такое, что я больше хотел находиться дома, чем в учебной студии, люди стали еще более серыми, постановки не вызывали никаких чувств. Я писал механически и старался как можно быстрее закончить и отправиться домой. Самое невыносимое, что ребята спрашивали о ней, а я не знал, что ответить, говорил, что она приболела. И всячески старался избегать общения. Про то, что мы расстались, я ничего не говорил, ведь я и сам не знал, так ли это. После того как она ушла, мы не разговаривали.
Все ее вещи остались на месте, я ничего не убирал и не передвигал, только закинул одежду из корзины для грязного белья в стирку, а когда майки и белье высохли, аккуратно сложил их в шкаф.