которую даже на мгновение не любит, только потому что от этого его карманы будут набиты грязными бумажками, которые можно обменять на материальную роскошь. Эта аристократская расчётливость была чужда Джефферсон. Куда уж ей до мира красивых и богатых. Но как бы по-скотски юная леди себя не ощущала от вышесказанных слов, всё равно смогла подавить ярое желание заплакать и подняла глаза на своего Иуду.
Он был так красив, так сладостен и так возбуждён. Непозволительно прекрасный сукин сын. Кара мечтала об очередном соединении с его телом и заранее проклинала себя за подобные мечты. Но всё что девочка могла, ведомая гордостью и воспитанием – возненавидеть его за очередное предательство и поставить точку. Жирную такую. Чтобы никто и не подумал написать продолжение. Но кто ж тогда знал, что это был лишь пролог.
Пухлые губы периодически подёргивались от нервозного состояния и невозможности высказать все что думается насчёт Бломфилда и этой унизительной ситуации, в которую он их загнал. Кара мечтала о том, чтобы подорваться с места и унести ноги куда-нибудь подальше от этой скамейки, от этого парня и от этого пансиона. Но, по понятным причинам, лишь продолжала восседать на потёртой деревянной лавке, ожидая что одноклассник продолжит их беседу. Но Бломфилд молчал. Добавить было нечего.
– Какого хера ты меня тронул? Зачем? За что? – Изумрудные глаза почернели и наполнились ядовитым нефритовым смогом, напоминающим слёзы. Они это и были.
Лучше бы она так и осталась в зрительном зале, пока Дерик и его Лесли играли свою пьесу о любви. Лучше бы её никогда не приглашали на сцену. Актрисой она быть не хотела. Но вынуждена оказалась ею стать.
– Карамелька… – Пискнул блондин, понимая, что ему абсолютно нечего ей сказать или дать.
– Нет, объясни. – Но Кара не оставляла ему шанса на стыдливое молчание. – Почему я должна быть частью твоего спектакля? – Голос срывался до слезливых пиков, но Кароль держалась. Ты не получишь её слабости, уёбок.
– Ты не должна. Просто я… – Мямлил блондин и наглаживал корочки на алебастровых запястьях, будто силясь их заживить от ласковых прикосновений.
Но борозды этих порезов были глубоко в сердце. И там не заживут никогда.
– Что ты? – Кара вырвала руку и оттянула рукав блузки, скрывая от глаз товарища членовредительскую слабость.
Зря призналась ему о своём недуге. Начнёт ещё всем трепать, что она неуравновешенная девиантная дура.
– Люблю тебя… – И вновь схватка нефрита и янтаря.
И, казалось бы, янтарь почти победил, но нефрит выскочил в последний момент и набросил на его шею удавку. Два: один, мистер Бломфилд. Вас скоро размажут практически всухую.
– Ну охуеть теперь. – Выругалась мисс Джефферсон на очередное бесполезное признание. – И что мне делать с этой информацией?
– Ничего не делать. – Вымученно опустил блондин. – Попытаться меня понять, только и всего. – Он и сам