.

мама продолжает на полном серьезе. – Сейчас принесу кошелек. Сколько ты будешь с нас брать?

      – Ну, мам, что ты сразу дуешься, как мышь на крупу. Уже пошутить нельзя… Когда и куда мне идти?

      – Договорюсь с нотариусом и сразу тебе скажу, – она встает. – Будешь хозяином… возможно, это тебе поможет принимать решения по-взрослому.

      – Какие решения?

      – Ну… может быть, задумаешься о женитьбе. Чтобы не нужно было прятаться по углам.

      – Так вот в чем дело?

      – И не только в этом, – говорит мама, закрывая за собой дверь.

      Они познакомились вечером, когда Суламифь в первый раз была у меня в гостях. Голоса родителей, вернувшихся из оперы, и звук шагов вырвал нас из ласковой дремоты. Мне не хотелось, чтобы Суламифь сразу встретилась с ними, да не вышло. Тревожился, как бы мама не подумала лишнего. Не волнуйся, сказала она и гордо спустилась вниз. Рада познакомиться. Я тоже рада. Я тоже… То, что я краснел и бледнел, никто даже не заметил. Не стой, как столб, проводи же свою девушку домой, шептала мама в ухо. Сам знаю! Что ты все время меня учишь, прошептал в ответ. В конечном итоге, хорошо получилось. Да… красивая, хорошо держится, мне понравилась, с добрыми нотками в голосе сказала мне потом мама. И все-таки люди могут неправильно понять такие ночные визиты.

      – Какие люди? – я не понимаю.

      Пророчество Вольфганга сбывается – как только дом перешел в мою собственность, приходит новость о нападении Красной Армии. В Масленках убиты пограничники и гражданские, есть раненые, многие пропали без вести. Пограничный пункт сожжен. Генерал Боль- штейн выезжает расследовать роковое происшествие, а президент страны по радио призывает всех оставаться на своих местах. Мы тоже остаемся, куда тут денешься. Смотрится все не очень – танки на улицах Риги выглядят угрожающе, как любой большой кусок металла; взгляды солдат кажутся бесстыдными и хвастливыми, мол, уже многих им удалось поставить на место. Школьники, разглядев на головах русских солдат забавные буденовки с острым концом, дразнятся: «Сверху колпачок, снизу дурачок». Пацаны развлекаются, а солдатам безразлично, шагают себе дальше. Николай, угрюмым взглядом проводив гремящую по Виенибас гатве бронетехнику, сплюнул и отправился красить оконные рамы. Неизвестность, страхи, тревога нарастают в арифметической или даже в геометрической прогрессии и стремятся к апогею. Правительство встает и уходит. Приходит новое – тощий Церковный камень, два Медведя[23] и разные другие звери. Вроде бы земляки, но уже в красную телегу уселись. Впереди кучер с густыми усами и трубкой в зубах. Господи, помилуй!

      Чего ждать? Что теперь будет?

      – Что теперь будет?

      – Ничего не будет, – отвечает Николай. – Нет больше Латвии.

      – Как нет? – ерничая, верчу головой в разные стороны. – Ничего и с места не сдвинулось.

      – Ты тут дурачка из себя не строй! Нет больше свободной Латвии, – уточняет Коля.

      – Улманис же сам согласился. Правительственное заявление. Согласие… дружественно встретим советские войска… – пытаюсь вспомнить