по личным надобностям. На работе сообщил, что полдня его не будет: ни собраний, ни совещаний не ожидалось, поэтому отлучился без труда. А показаться следовало, по телефону Вершинин, по своему обыкновению, был скользкий как угорь, и Виктор Сергеевич посчитал необходимым навестить бывшего коллегу. Очень не хотелось лицезреть его оплывшее от жира лицо, следить за маленькими бегающими глазками и, более всего, пожимать мягкую, потную руку. Не хотелось, но ничего не попишешь, иначе всё может пойти кувырком и напрасными окажутся и визиты, и отданные дельцу от мидовского образования деньги. Руку всегда надлежит держать на контроле, особенно в последний, решающий момент. Этот жизненный урок Виктор Сергеевич усвоил чётко.
Если папа Илоны несколько нервничал, что было заметно, то она сама держалась на удивление спокойно, лишь возбуждена больше обычного. Её возбуждала малейшая деталь, малейшее происшествие. То, что обычно не привлекало её внимания, становилось важным и заметным: бабуля, бегущая за уходящим автобусом, лихач на старых «жигулях», обогнавший их «восьмёрку». Виктор Сергеевич посматривал время от времени на дочь и не мог взять в толк: таким образом волнение выходит наружу или она, как раз наоборот, стремится показать, что спокойна и её мысли вовсе не поглощены предстоящим испытанием.
В здание родителей не пускали, но Виктор Сергеевич предъявил всемогущее внешторговское удостоверение. В коридоре перед экзаменационными аудиториями они расстались. «Ну, ни пуха, ни пера! – пожелал он дочке. – Всё будет путём. Иди сразу, так лучше: меньше нервотрёпки». Она в ответ лишь согласно кивнула, а её отец держал путь к кабинету Вершинина.
Илона была уверена в себе и приняла решение идти сдавать почти без подготовки. Добровольцев пригласили первыми, потом – по списку. Тема попалась знакомая: жёванная-пережёванная, как выдохшаяся, давно потерявшая вкус жвачка, – билль о правах, классика; газетную статью из неизменной «Morning star» просмотрела – тоже ничего трудного, забастовки шахтёров. Сколько Илона учила язык в спецшколе, столько и бастовали английские да валлийские шахтёры. Казалось, это у них судьба такая – бастовать. Или просто британским коммунистическим газетчикам иные темы неинтересны. Поэтому почти сразу потянула руку – готова. И она отвечала по билету без запинки, экзаменатор только кивал головой, он лишь справился, где её записи, и ответ об отсутствии таковых его устроил, почему-то странно улыбнулся. И вот когда дело дошло до разговорной темы, Илона поняла – что-то не так. Молодой, симпатичный мужичок с чеховской бородкой просто начал топить: таких слов-то Илона не слышала, в учебниках не встречала, а уж обороты, откуда он их вытащил, – половина вообще не попадалась никогда. И Илона поплыла, однозначно поплыла, и чем больше она барахталась в море неизвестных терминов, тем больше терялась. Куда девалась её недавняя уверенность? Она робко поднимала глаза на строгого преподавателя, смотрела на него и робела ещё больше, заикалась, мычала в поисках нужного слова, к глазам подступали слёзы, так начиналось