И подушку тоже. Появилось искушение предложить ему половину кровати, но я устояла.
Он прижал палец к губам. И я замолчала.
Что он пытается услышать? Как сухо потрескивает крыша, напоминая, что до зимних бурь всего пару месяцев осталось, а я и пальцем не пошевелила? Или как ворчит вода в трубах? Их тоже стоило бы почистить, а еще фильтры поменять.
– Закрывай глаза, – сказал Томас. – Если кто и смотрит, то и пускай. Я посторожу твой сон.
И я, чтоб его, подчинилась.
Я заснула не сразу. Сидела. Слушала. Прислушивалась, хотя разумом понимала, что хороший охотник умеет ступать бесшумно, а тот, кто заглянул ко мне в гости, наверняка хороший охотник.
– Знаешь, я бы хотел изменить прошлое, чтобы было все иначе, чтобы я не задевал Эшби и тебя тоже. Чтобы мы дружили. И тогда, быть может, я бы принес тебе красную розу из сада Эшби. Я бы даже красть не стал. Попросил бы…
– Те розы нельзя красть, – пробормотала я сквозь сон. – Те розы… нельзя было… их привезла еще жена Гордона Эшби…
Я бы рассказала про нее. Про женщину с узким бледным лицом, настолько некрасивую, что даже парадный портрет не способен был этого исправить.
Портрет отправился на чердак. А статуя при всем несомненном сходстве была вполне симпатична.
Я бы рассказала про старого Эшби, который любил вспоминать то прошлое. Он говорил о нем живо, так, будто сам был свидетелем. И за розами он сам ухаживал. Удобрял. Подкармливал. Иногда обрезал, но другим, даже Нику, нельзя было прикасаться к этому кусту.
Я рассказала бы обо всем. Но не успела: рухнула в сон, где небо заслонили драконьи крыла, а море гремело от их воинственного крика. И звери сходились друг с другом в бою, доказывая силу и право.
Право и…
Сон стал непроглядным, а я все пыталась вспомнить, почему так важно доказать свое право… и право на что?
Очнулась я утром. На кровати.
Укрытая парой одеял, а потому взопревшая и запутавшаяся в этих одеялах. Я даже не сразу сообразила, где нахожусь. Но потом увидела окно и свет, который пробивался сквозь сомкнутые шторы.
Зевнула. Выползла из-под одеял. И отправилась искать Томаса. Судя по тому, что в доме пахло едой, он решил в мотель не возвращаться.
Обнаружился Томас на веранде. Он занял кресло Дерри и халат его прибрал же, и шляпу, которая, как ни странно, вполне себе гармонично смотрелась.
– Доброе утро! – Шляпу он приподнял. – Как спалось?
– Спасибо. Нормально. – Я с трудом подавила зевок. А потом все же не удержалась и зевнула.
– Я рад.
Кресло-качалка протяжно застонало. А Томас указал на пустыню:
– Здесь утром красиво. И я драконов видел.
– Ага. Вылетают на рассвете. Кружат. – Я потерла глаза. – Если хочешь, еще свожу.
– Хочу, – кивнул он. – Кофе будешь? Я еще яичницу пожарил.
– Буду. И кофе. И яичницу.
Вяло подумалось, что матушка пришла бы в ужас. Чтобы мужчина – и готовил? Невозможно такое. Впрочем, кофе оказался именно таким, как я люблю, горьким и крепким. Яичница слегка остыла,