Эшби. А он резал. И прикладывал мазь. И мать ругал. Знаешь, он назвал ее тупой курицей. Я почему-то отчетливо помню. Причем без крика. Он никогда не кричал. Но мать сразу разрыдалась.
Тупой курицей?
Нет, матушка Томаса и вправду небольшого ума была. Помню ее, нервозную, скандальную, охочую до сплетен и притом демонстративно-набожную. Она ходила в церковь, чтобы после мессы с жаром обсудить чужие наряды. Мужей. Детей. И все, что придется.
Но дело не в ней. Он, наверное, был очень зол, если позволил себе выразиться подобным образом.
– Тебе переодеться надо бы. – Вспоминать не хотелось. И я встала. Солнце постепенно поднималось выше, скоро вовсю разгорится, наполняя осенний день жаром. – От Дерри кое-что осталось. Вы почти одного роста… если не побрезгуешь.
Томас кивнул.
Рост один, а вот в плечах он пошире будет. И рубашку застегнул, но как-то так, что было ясно – одно неосторожное движение, и старая ткань затрещит. А вот пояс на штанах пришлось затянуть.
– Хочешь, в мотель зайдем? – Я протянула старую кожанку, еще крепкую и сохранившую запах Дерри. В последний месяц он много курил.
Травку.
Я не мешала. Травка избавляла его от боли куда более эффективно, чем все те препараты, которые ему выписывали. Правда, ими Дерри тоже не брезговал.
– Нет. – Томас рубашку снял и натянул свою. – Я не хочу, чтобы меня остановили.
– Тогда с тебя расписка.
– Какая?
– Что ты сам дурак, без постороннего вмешательства.
А куртка села как влитая. Томас принюхался. Это да, запах был специфическим.
– В последние месяцы ему… только это и помогало.
Кивнул. Понял? Хотелось бы надеяться. Я не умею оправдываться. Да и случай не тот.
– Ботинки тоже примерь, а то у тебя дерьмовые…
Подчинился молча. А мне подумалось, что Дерри он бы понравился.
У дверей лежала роза. Темная, почти черная, на длинном стебле, усыпанном острыми шипами. Она слегка увяла, ибо солнце поднялось довольно высоко. И песок к листьям прилип.
– Твою мать, – сказал Томас. А я кивнула. И мою, и его, и вообще… жизнь – дерьмо. Но с приключениями.
Глава 7
Возвращались в Тампеску на машине.
Вертолет им предлагали, но Лука отказался. Он полночи сидел над картами, пытаясь понять, как, мать его, получается, что засранец этот влез если не всюду, то почти?
Он расчертил побережье, разделив на куски.
Он провел нити старых дорог. И решился отправиться по одной из них. А Милдред просто бросила сумку в запыленный «понтиак».
– Тебе лучше воздухом.
– Ненавижу летать. – Она забралась на сиденье рядом с водительским. И очками отрезала себя от мира. Черные, зеркальные, они закрывали половину лица. И Милдред казалась чужой.
Впрочем, ей шла эта короткая рубашка мужского кроя. И джинсы.
И местные глазели на нее, благо дальше взглядов дело не заходило, иначе Луке пришлось бы сложнее. Нехорошо бить местных.
– Уверена?
– Мне нужно. – Она все же