этом нам интересно интуитивно догадываться о тех или иных мотивах его, зачастую логически не объяснимых, как для его современников, так и для нас самих, поступков и рефлексивных его спонтанных действий, когда он и сам уже буквально через минуту не может сказать или пояснить, почему же именно вот так произошло, почему он именно так поступил в ту минуту или именно в тот момент.
Вот и Александр Володин удивлялся, как и его ректор из Харьковского мединститута Борис Задорожный, когда-то говорил всегда так образно:
– Я ведь не возмущаюсь, я всего-то ему (подразумевается здесь – пьяному студенту) удивляюсь, – часто говорил он.
Это было произнесено, когда на очередном комсомольском и партийном собрании речь заходила об исключении одного из провинившихся студентов вначале из комсомола, а затем и автоматическом отчисления его уже из ВУЗа из-за, появления в совсем не трезвом виде на одной из его лекций или лекций других преподавателей. И, только зачастую мудрость старших, да заступничество самих родных или близких позволяло для некоторых из них сгладить те институтские их острые углы, урегулировать довольно напряженную, складывающуюся для их судьбы ситуацию, чреватую зачастую и в лучшем случае академическим отпуском по «состоянию» здоровья, а в худшем случае и полным исключением из стен альма-матер…
И, смотря на те человеческие флюктуации и смотря на те волнения из окна, идущего на всех парах его теперь уже электрического скорого поезда номер 029 он ощущал настоящую бренность всех наших вот таких волнений, и зачастую неутешных переживаний, и даже, может быть временных сильных наших же страданий…
***
Так, и Александр Володин, он часто своим друзьям и знакомым, уже, будучи таким умудренным опытом жизни, опытом постоянного преодоления много чего в своей жизни с улыбкой, а может и с не скрываемой горечью говорил:
– Я ведь не возмущаюсь, я просто всему удивляюсь, – так говорил он, если происходили события, которые не могли быть им объяснены его стройной жизненной логикой, и той еще не зависимой от нас логикой развития самой нашей жизни.
Так и поступок коллеги врача Вячеслава Пронькина, о котором он всё думал, который его сейчас тревожил, о чем он напряженно размышлял, пытаясь докопаться до самой истины, почему же, когда тот бросил так любящую его ачайваямскую чукчанку с ребенком на руках, и та ни о чем больше не задумываясь, вероятно не понимая, что же она делает от не разделенного горя буквально через три дня после его уезда и повесилась, оставив в одиночестве свою малолетнюю дочь и оставив без её поддержки свою престарелую мать.
Володин Александр, зная всю подноготную случившегося только теперь ясно осмысливая всё и всё, сопоставляя, мог разве только удивляться, беспрестанно спрашивая себя:
– Как так и почему всё это там в далеком Ачайваяме и еще случилось?
Но ему