и еще…
И, только рано утром от холода, проснувшись от не вероятной боли и гула в его голове, поняв, что же ему на самом деле делать. Он легко и быстро собрал свои не большие пожитки: лёска, да еще прочный крючок, охотничий нож, топор, ножовка, льдобур, две пачки спичек, да пару свечек. А, что в таком возрасте и надо еще. Был бы закопченный на костре чайник и спички, лёска да крючок не гнущийся. И налегке один, покуда ребята вповалку еще спали на широких полатях, ушел на крутой берег реки Апука, чтобы там вдали чуть поостыть, а оттуда медленно и нисколько не спеша, вспомнил о той еще дедовской рыбалке по тропинке ушел глубоко вниз по течению в сторону Тихого океана, вольное дыхание, которого доходило и сюда до самого Ачайваяма. Да так и остался там, на целых три таких длинных только его года. На те три длинные года, которые он затем будет считать лучшими из всей своей жизни.
– И, был ли он здесь одинок, было ли ему здесь тоскливо или может быть даже скучно? – спросил бы я кого-то.
– А нисколько! – ответил бы мне Ивнат.
Он ведь мог легко поговорить и с немой для других рыбой. Он мог выследить и поймать резвых еще не оперившихся июльских куропатчат и пощебетать с ними, вернув затем, заботливой воркочущей рядом с ним их озабоченной их судьбой матери. Он мог без труда по такой узкой тропке выследить лежку зайчихи и, не пугая её, понаблюдать, как она их кормит своим жирным молоком, а еще он мог бросить ввысь еще трепещущегося хариуса, чтобы видеть, как ловкая чайка на лету его хватает за голову и в мгновение, наполняет свой такой ненасытный изогнутый клюв нисколько не меняя при этом траекторию своего быстрого её полета.
Он мог часами наблюдать за здешним постоянно мерцающим, как новогодняя иллюминация звездным небом, выискивая, где же там именно его та единственная путеводная звезда и загадывать, когда же та упадет с небосвода, оповестив всех о его земной кончине, как и те многочисленные метеориты, которые мириадами неслись на Землю почти ежедневно, чтобы сгореть так и не достигнув самой поверхности Земли. И, он не понимал, весточка ли это, пришедших на Землю людей, где-то рожденных этой ночью или, наоборот это та последняя вспышка тех, кто от нас уходит уж навсегда. И он долго искал на этом всегда загадочном и для него, и для меня небосводе её тот единственный и неповторимый след, который какое-то время еще держится, как бы прочертив её путь к Земле, но практически никогда её не достигнув…
Он давно искал на черном мерцающем небосводе след его единственной и им любимой, чтобы и свою мерцающую звезду поместить затем рядом с нею, чтобы они хоть на небосводе были бы постоянно рядом. И в такие моменты, когда он здесь вспоминал о ней, в моменты его тихой задумчивости, он брал очередной тяжелый комель каменой березы и надолго сосредоточившись над ним, всматриваясь в его толщу, чтобы срисовать, что же с него можно вырезать, с глины вылепить и еще может в настоящих муках и изваять её облик непередаваемый. Его здешнее одинокое