идут, – радостно кричит он и пулей вылетает на улицу.
Аксинья ставит табуретку рядом со снохой:
– Я чё хочу сказать-то, Аннушка. Вы не переживайте за малого, что он иногда околесицу несёт. Шалгерасимыч говорит, что это у него после электрического удара, когда он на провод наступил. Пройдёт, мол, заживёт. А сны его, которые он всё время рассказывает, записывать надо бы. Как знать, чем всё обернётся.
– Согласна с вами насчёт «записывать». Только не по себе делается, когда слышишь, например, такое: дяденьку с усами в каменный домик несут… Какого дяденьку? Какой домик? А про грибы вы же сами, Аксинья Евтифеевна, слышали.
– Ну да, – подтвердила бабушка. – Большие, до самого неба. Я ещё спросила: опята, мол, или грузди? А он снова за своё: да нет, их не едят, они из дыма, отравленные.
Со двора доносится шум ребятни, играющей в войнушку на задах огорода. Выделяется звонкий голос Дони:
– Ура, мы победили! Мотайте из окопа, он мой личный, мне могилку вырыли.
Хозяин «окопа» начинает прямо возле ямы барахтаться со сверстником.
Двое заключённых копают землю на огороде. Шалва Герасимович как бы на правах старого знакомого обращается к Фросе:
– Хозяюшка, попить водички можно? Да и полковник вон запарился весь, – кивает он в сторону напарника.
От места «боевых» действий раздаётся плаксиво обиженный голос одного из мальчишек:
– Ты мне рубашку порвал и нос разбил!
– А ты мне верёвочку от крестика, – парирует Доня и начинает безымянным пальцем выписывать бабушкины восьмёрки над переносицей пострадавшего. Слегка прижимает крылья носа. Кровь останавливается, густеет и застывает сосульками над верхней губой.
Оба взрослых подходят к воякам.
– Отставить. Заключаем перемирие, – командует полковник и разводит драчунов.
Фрося протягивает кринку:
– Попейте кваску, а то и впрямь печёт не хуже, чем на Кубани. А вы, забияки, марш на речку – отмываться, изваздакались, как поросята. Носы порасквасили.
Доктор советует:
– Ты не сковыривай сосульки и не мочи пока.
Первым пьёт Шалва, передаёт кринку.
– Спасибо, очень вкусно, – напарник возвращает сосуд хозяйке. Стаскивает зэковскую шапочку, отирает пот со лба.
Внимание Фроси привлекает ровный, длинный шрам. Немного смутившись, заключённый поясняет:
– Память… о гражданской, – он спешно натягивает шапочку, стараясь закрыть изуродованную часть лица.
– Баося! – кричит от речки внук. – Найдите мой крестик, он, наверное, в окоп упал.
Доктор спускается в яму. Крестик успели затоптать в мягкую землю. Он протирает его руками и подаёт напарнику.
– Промой квасом, что ли, для начала.
Заключённый старательно трёт «военный трофей», Фрося льёт остатки кваса ему на руки. Он очень сосредоточенно начинает выковыривать грязь из боковых зарубок на перекладине крестика.
Закончив, загадочно произносит:
– Четыре…
– Что, что четыре?
– Да