он по-настоящему, не насладившись этой его земной жизнью, даже не вкусив её всеми радостями и всеми её не земными прелестями. Он так быстро ушел от нас всех, только в своей записке сказав, что это он Алёха и это он, и что он, так как она, что он предательства не терпит…, и как тот другой…, что он ведь любил её одну…, он ушел…, как бы упав с неимоверной высоты скалы здешней камчатской, здешней поистине вулканической, как тот белокрылый одинокий, не понятый всеми нами лебедь буквально на лету там на самой высоте в раз и сложил свои могучие крылья.
– И он, тогда в ноябре 2010 года бросил её в полном одиночестве.
– И он, наверное, в чём-то обиженный, наверное, разочарованный её тем предательством его любви, ушел от нас всех, осиротив своих двоих детей: дочь и сына так любимого им Александра тезки моего.
– И он, тогда приняв для себя одно единственное решение навсегда ушёл, осиротив ведь такого любимого им сына Александра.
– И он, ушел ведь, навсегда, так неожиданно для всех нас, покинув нас уж наверняка навсегда.
– И мы все, и его родные мать Татьяна и даже брат Денис, а еще, названный его брат Дмитрий, в чем-то тоже его предававший и все близкие ведь так и не поняли его того внутреннего порыва, не оценили всего благородства порыва его Ваямретыла Алексея – теперь уж точно вечно, лежащего на воде, на чистой и одновременно быстрой той чистой Ветвейваяма воде – «нилгыкын мымыл» и еще настоящего камчатского преданного хозяину самурая, совершив своё то единственное на, что и способен, верный и поистине преданный самурай – сепукку. Его последнее в жизни то невозвратимое сепукку.
– И, пусть теперь, он даже такой нагой передо мной, как и у Карла Брюллова на его картине «Последний день Помпеи» лежит на этом секционном столе, где его судебные эксперты теперь разбирают его буквально по клеточкам, чтобы узнать всю его Вселенскую историю гибели его.
И, пусть его теперь ничем неприкрытая нагота с синей татуировкой христианского креста на левом плече такая же, как и на не передаваемой по выразительности картине у Александр Иванова в его «Явление Христа народу. Явлении Мессии», где совсем юный пастух, выходящий из воды, как и он, теперь пред Богом своим Христом нашим без всяких одежд, так как единожды, представ пред вседержителем, который как провидец наш наперед знает все наши, даже такие потаенные помыслы, который уж наверняка ведает весь наш земной промысел и пред, которым нам ведь нечего и скрывать-то, да еще и таить нам ведь нечего.
А они те заморские одежды теперь ему и не нужны, так как он и путь его еще такой чист, как и тело его, не вкусившее всех земных радостей. И, он как бы символически, и выходит из той чистой водицы Вывенки, чтобы хоть раз узреть его – Бога нашего облик земной и такой простой еще, и как бы человеческий, и даже в одеждах таких, какие и у нас всех здесь на Земле есть.
И тот Иванова Александра довольно таки юный пастух только и сосредоточен на нём, только и видит перст, указующий его Господа Бога!
– А вот, понимает ли он