Весь остальной мир словно отступал перед моей уверенностью в том, что именно так и должно быть. Словно я никогда и не была той маленькой, одинокой и никем не понятой девочкой. Словно я всегда была именно этой Поппи: той, которую Алекс Нильсен понимал, любил и полностью принимал.
Я долго не хотела, чтобы он узнал о линфилдской Поппи. Мне казалось, что если в наш мир просочится что-то постороннее, что-то разрушительное, то все рухнет. До сих пор помню ту ночь, когда я ему наконец рассказала. Это был последний день нашего третьего курса. Мы тогда ушли с вечеринки и, спотыкаясь, поплелись в общагу Алекса, где обнаружили, что его сосед уже успел уехать на летние каникулы. Так что я одолжила у Алекса рубашку и одеяло и легла спать на пустующей кровати.
У меня лет с восьми, наверное, не было таких ночевок: знаете, когда вы говорите часами, пока не начинают слипаться глаза, и в конце концов ты вырубаешься прямо посередине фразы.
Мы говорили обо всем: в том числе о том, что раньше не осмеливались упоминать. Алекс рассказал, как умерла его мама и как его отец месяцами не вылезал из пижамы, как Алекс делал сэндвичи для младших братьев и учился правильно замешивать детскую молочную смесь.
Мы дружили уже два года, и мне всегда было невероятно весело с Алексом. Но только в ту ночь я почувствовала, как в моем сердце словно открылась какая-то новая дверь, что я коснулась чего-то, чего никогда не касалась раньше.
Потом Алекс спросил меня, что случилось в Линфилде и почему я так боюсь возвращаться домой на лето. Я, наверное, должна была чувствовать себя глупо. После всего, что мне только что рассказал Алекс, мне должно было быть стыдно сотрясать воздух своими ничтожными обидами и горестями. Вот только с Алексом я никогда не чувствовала себя глупой или ничтожной.
Было очень поздно, и ночь близилась к рассвету. В такие часы рассказывать секреты почему-то проще всего.
Так что я рассказала ему все – начиная с седьмого класса.
И историю о чертовых брекетах, и о жвачке, которую Ким Лидлс прилепила мне в волосы, после чего меня подстригли под горшок. Про то, как Ким нанесла добивающий удар, перед всем классом объявив, что любой, кто заговорит со мной, не сможет прийти на ее день рождения. Который, кстати, был аж через пять месяцев, но для моих одноклассников ожидание того стоило: в конце концов, в доме ее родителей был бассейн с водной горкой и кинозал в подвале.
В девятом классе, когда у меня неожиданно выросла грудь, а печать позора стерлась из памяти окружающих, я целых три месяца пользовалась популярностью. Но потом Джейсон Стенли решил неожиданно меня поцеловать. Оскорбленный отсутствием моего интереса, он рассказал всей школе, что это я набросилась на него и отсосала ему в подсобке уборщика.
Вся футбольная команда школы еще с год звала меня Порно-Поппи. Никто не хотел со мной дружить. А потом случился десятый класс, и тут дела пошли хуже всего.
Началось все неплохо, потому что младший из моих старших братьев уже заканчивал школу и напоследок возжелал