он начал с вечера, осторожно, чтобы родители не заметили.
Бабушка не в счет, она порой свои очки не видит, когда они у нее перед носом на буфете лежат. А вот папа и мама, они глазастые, они всегда замечают, когда сын начинает вести себя странно, и сразу пристают с вопросами – что, как, зачем и почему это он так?
Поэтому Егор действовал с оглядкой.
Проверил рюкзак – нет ли дырок, в порядке ли ремни, молнии и застежки, не завалялась ли в карманах какая ерунда вроде конфетных фантиков, скрепок или колпачков от ручек. Отыскал на дне шкафа «походные» штаны, в каких не жалко и на землю сесть, и какие не всякий сучок порвет, если зацепится.
Сложнее всего было добыть с антресолей старую папину фляжку, армейскую, с крышечкой на цепочке, но он и с этим справился. Налил в нее воды и спрятал в рюкзак, туда же, где уже лежали перочинный ножик, планшет, треть буханки хлеба и две вытащенных из холодильника банки рыбных консервов.
Взял их из «НЗ», как называет нижнюю полку мама.
Она туда заглядывает раз в месяц, так что не должна заметить.
Голос за день не прозвучал ни разу, и Егор начал задумываться, не закончилось ли все?
Но в три часа ночи он проснулся от обрушившегося на мир пения, тяжелого, будто скала. А когда оно смолкло, уснуть больше не смог, так и пролежал до рассвета, таращась в черное окно.
Фонарь погас вечером безо всякого предупреждения, темнота пришла с негромким хлопком.
А когда на рассвете Голос вновь дал о себе знать, Егор понял – время пришло.
Пока никто из взрослых не услышит, как он одевается, и не попытается его остановить…
Страшно было, как никогда в жизни – вот так вот взять и уйти из дома, отправиться неизвестно куда. Хотелось нырнуть обратно в кровать, под теплое уютное одеяло, закрыть глаза, и чтобы всякие неприятности, сколько бы их ни пришло, встречали папа с мамой.
Но нет, в этот раз они ничего не могут сделать.
Зато может он.
Егор оделся, еще раз проверил, что положил в рюкзак, вытряс деньги из своей копилки. Когда в сумраке прихожей нащупал дверную цепочку, понял, что руки его холоднее льда и подрагивают от волнения.
Это было все равно, что прыгнуть с откоса в темную воду.
Может быть, отступиться?
Что он, самый умный или самый смелый из тех, кто слышит Голос?
Егор несколько раз кашлянул, почесал кончик носа и решительно потянул за цепочку. Дверь открылась бесшумно, он переступил порог, ощущая, как бешено колотится рвущееся обратно сердце.
Но через минуту он был уже внизу, во дворе, пустом и тихом в этот ранний час.
Резкий северный ветер нес мелкую снежную крупу, та хлестала по лицу словно плеть с тысячей кончиков. Сырой мороз проникал под одежду, облака висели низко и казались плотными, точно громадные куски расплавленного свинца, вылитого в громадную чашу неба.
Егор прислушался – не изменилось ли направление, откуда несется Голос?
Но нет, все так же, как и раньше.
Он прошел мимо выстроившихся в ряд машин, потрепал по боку