Алексей Ваямретыл – лежащий на быстрой воде. Путь преданного своему хозяину камчатского самурая
предусмотрительно достали из кожаных ножен притороченных к своему поясу острые короткие ножички и без всякой команды, принялись сразу ими же разделывать практически еще и не остывшего оленя, грея свои окровавленные руки прямо в брюхе красной практически не остывшей на небольшом морозе туши.
А мать Дениски Татьяна склонилась над мокрым телом своего мужа и слезы сами лились из её теперь уже красных и таких еще молодых не знавших настоящего горя глаз. Она не могла уже и нисколько причитать, да горевать, так как еще ранее всё высказала, всё давно вымолвила, когда только увидела того вещего грудастого черного Кутха-ворона, который и сына Дениску домой привел так рано…
Тело его отца было, как-то по-особому выпрямлено, руки теперь у него были вытянуты вдоль туловища, а глаза его еще полуоткрытые и, не моргая они смотрели куда-то туда в солнечную ясную с голубизной ввысь, вероятно еще пытаясь там разглядеть своего единственного и любимого им сына Дениску…
Только малый Денис не понимал, что ему надо делать, куда спрятать свои такие замерзшие короткие рученки…
Он также не знал, что ему теперь делать, можно ли плакать или лучше вот так сильно прикусить нижнюю губу буквально до крови сжимая её и стоять рядом с отцом, держась за его холодный палец и слушая только громкий плачь матери, и её просьбы дать ей сил всё это перенести, и еще выстрадать, оставшись на белом свете вдовой, оставшись одной со всеми трудностями и невзгодами.
И Денис думал:
– Только бы мама не выполнила свои угрозы и не ушла вместе с отцом туда к верхним людям и с кем же он теперь останется?
И, он прислонился к маме, и поглаживал её по её черным вьющимся волосам, и ей вдруг казалось, что это прикосновения её любимого мужа, и она склонила свою голову не в силах уж и плакать, а только прислушивалась к тем его ласковым успокаивающим, и поддерживающим её ритмичным, как и биение её встревоженного сердца, поглаживаниям, которые без слов её теперь успокаивали, и она ясно осознавала, что ей надо жить именно для этого теплого маленького комочка, надо ей жить для её родного сына, чтобы взрастить такого же любящего и сильного парня.
___
В их просторном деревянном рубленном из бруса доме собрались все Ветвейваямские соплеменники даже из юрт разбросанных вдоль берега и на десять, а то и все тридцать километров, чуть ли не с Вывенки и с Хаилино, где было чуть не по пол села их кровных родственников. Пришедшие же матушки те суетились у очага на кухне и, готовили поминальную их всегдашнюю из привезенного оленя еду шурпу. А мужчины расположились на полу в соседней комнате, где и тело отца на августовских оленьих шкурах положили, и где разложили имеющиеся в доме давно игры, и конечно же сильно потертые и засаленные от рук карты, и, разговаривая между собой играли в карты в простого подкидного «дурачка», передавая колоду из рук в руки не громко разговаривая. Теперь как бы и их друг играл вместе с ними… Другие же просто сидели на полу и попыхивали своими дымящимися трубками, набитыми дешевым табаком, высыпанным из сигарет