кто сколько может вынести.
В этот раз, во вторую ходку – совсем легонько, по касательной прошло. Бывает, сижу – и начинает ни с того ни с чего щемить, прямо дышать нечем, и подкатывает к самому горлу, и такая туга берёт, и от неё, как от соковитого березового ствола, кап кап кап кап кап и течёт чужой голос из меня, льётся, а потом снова всё схлопывается.
Сначала я записывала на диктофон, что говорю. Они нас тут просят это делать, говорят, что мы им так помогаем базу собирать. А потом записывать я бросила, всё равно одно и то же жевала. Этот голос во мне, мужской, мурыжил: «Ой люли люли люли», и меня потом, когда я запись слушала, аж трясло, что он в песне этой никак на следующую строчку не перейдет. Забыл, ці шо?
Ну ты сама представь, пять минут люлей этих. Рехнуться можно.
Девушка моя, понятно, от люлей съехала обратно к маме очень быстро. Сказала, что ещё к истории с ногтями у неё была эмпатия, это как открытая рана, символ моей жертвы, но люли эти и чужие мужские голоса – это за пределами её границ толерантности.
Прикинь, так и сказала: «Это за пределами моих границ толерантности».
А я подумала, это она что, в местные депутатки планирует идти, что такие фразочки репетирует. Ну нет, нет, это, конечно, я тебе плету, приукрашиваю. Я тогда подумала: ну и мразь – но не сказала ей этого. Можно, всё-таки, её понять: просыпается она ночью, а я ей «Ой люли люли люли», а сама сплю, как убитая.
Проблем со сном у меня никогда не было, а чего им быть? Я ложусь в чернозём сна, укрываюсь дёрном, и они, хорошие, все вокруг меня шуршат, шебуршат, ворочаются. Мне не мешает. Мне вот знакомая говорила, что они во сне тянут к ней руки, и она бдит, чтобы они её не касались.
А мне чего? Это же мои мёртвые, пусть трогают меня, если им так надо. Люли-люли, люли… Ой, ну всё, надо идти, а то просится, душит меня. Если что, я тут по четвергам ещё месяц буду – заходи!
Люли-люли, люли, люли-люли, люли
мокрого места (максим чихачёв)
«Gib dem Spiegel nicht die Schuld,
wenn das Gesicht schief ist»
Н. В. Гоголь
i
Спиной вжимаясь
В земляную мышцу бруствера,
Крича в лицо ребёнку
О бессмертности Волынской,
Ты лишь
Канонизируешь опричнину безумства,
Распятую Шаламовым
На проволоке Колымской.
ii
Ведь ты уверен —
Вечность на твоих коленях,
Хихикая, порхает глазками, как шлюха.
Ей наплевать на Лебенсраум
В военных бюллетенях —
Ей вроде хочется остаться длинноухой.
Пока нет времени как факта – свято всё:
Военник, кляп, восьмидесятый май.
Так ты вжимай ей голову в подушку,
Схватив за волосы, шепча: «не пропадай».
iii
Вы снова встретитесь:
Она – обворожительный