с установлением равноправного («бессорного») мира с Римской империей, положившего «межю христианы и Русью бывшую любовь», означающей терпимое отношение друг к другу, включая мировоззрение.
Княжил долго, успел много, что не устраивало соседей-рабовладельцев, стремившихся к своему господству над миром, – Русь укреплялась и превращалась в опасный для них альтернативный выбор, как позднее СССР, для закабаленных народов.
Сведения о дате смерти самого князя разнятся. Согласно летописи, князь умер после заключения договора с ромеями. Углубленный в эту тему историк С.Э. Цветков, ссылаясь на предания, утверждает – на пятый год после возвращения из похода на ромеев[13]. Историк А. Беляков не без сомнений отметил: «заключить такой шикарный договор и сразу умереть»[14].
Летопись связывает смерть с боевым конем и волхованием, мифологизируя смерть коня и князя в единую историю: «И жил Олег, княжа в Киеве, мир имея со всеми странами. И пришла осень, и помянул Олег коня своего, которого когда то поставил кормить, решив никогда на него не садиться. Ибо когда то спрашивал он волхвов и кудесников: „Отчего я умру?“ И сказал ему один кудесник: „Князь! От коня твоего любимого, на котором ты ездишь, – от него тебе умереть!“ Запали слова эти в думу Олегу, и сказал он: „Никогда не сяду на него и не увижу его более“. И повелел кормить и не водить его к нему, и прожил несколько лет, не видя его, пока не пошел на греков. А когда вернулся в Киев, однажды вспомнил своего коня, от которого когда то волхвы предсказали ему смерть. И призвал он старейшину конюхов и сказал: „Где конь мой, которого приказал кормить и беречь?“ Тот ему ответил: „Умер“. Олег же посмеялся и укорил того кудесника, сказав: „Неверно говорят волхвы, но все то ложь, конь умер, а я жив“. И приказал оседлать себя коня: „Посмотрю на кости его“. И приехал на то место, где лежали его голые кости и голый череп, слез с коня, посмеялся и сказал: „Не от этого ли черепа смерть мне принять?“ И ступил ногою на череп, и выползла из черепа змея и ужалила его в ногу. И оттого разболелся и умер он. Оплакивали его все люди плачем великим…»[15]
Странно в этой трагической истории то, что любимый княжеский конь не был захоронен, будто специально брошен в степи под Киевом, чтобы убить князя.
В смерти князя заподозрили ромеев и хазар, а монахи при составлении летописи обыграли обе смерти в своих интересах: русская вера не истинная, даже державный князь, названный «Вещим», смалодушничал, доверившись лукавому предсказанию волхвов, сам перед смертью засомневался в вере отцов, назвав волхвов лжецами.
Со стороны монахов в противостоянии с прежней верой, предсказаниями, волхвами это был сильный ход: вера волхвам равнозначна смерти. Из волхвования в отличие от спасения молитвой создавался образ опасного «коллективного греха» с «дьявольским наваждением и сатанинскими делами, творимыми врагами рода человеческого и слугами зла».
Не все современные историки разделяют подобную скорбь монахов: