вперед нас и, заливаясь громким лаем, заставляли вернуться. В это время из дома вышел какой-то фермер и позвал собак. Потом подошел к нам и говорит: «Мои собаки вас напугали, барышни? Извините их, пожалуйста. Они молоды и любят играть, поверьте, они не укусили бы вас».
– Все мы плакали, – продолжала Сесиль, – и ничего не могли ему ответить, он это увидел. «Может быть, вам нездоровится, молодые господа? Если я могу чем-нибудь вам помочь, пожалуйста, скажите». – «Мы заблудились», – ответил ему Морис, заливаясь слезами.
– Что за глупости! – прервал Морис рассказ Сесили. – Я плакал? Я? Ты ошибаешься, просто мне было холодно, и я дрожал.
– Тебе было холодно? В такую-то погоду? – заметила Сесиль. – Ты обливался потом, да и теперь тоже… Я говорю, что ты громко плакал. Не мешай мне. Я хочу рассказать все по порядку. «Вы заблудились? Откуда же вы, молодые господа?» – снова спросил нас крестьянин. – «Мы из замка Орм». – «Ну так вы скоро возвратитесь, вы ведь в парке». – «Но парк так велик, что мы не знаем, как найти дорогу». – «Я провожу вас, молодые господа, только простите моих собак, пожалуйста, они, право, не знали, с кем имеют дело». Фермер довел нас до дому, и тут я сказала Морису и Адольфу, что если мы заблудились, то по их вине, ведь именно они хотели подшутить над Франсуа и Христиной.
– Неправда, неправда! – с жаром заметил Морис. – Вы обе хотели сплутовать не меньше нас с братом.
– Вы нас уговорили сделать это, правда, Сесиль? – спросила Елена.
– Правда, правда, – подтвердила ее сестра. – Просто ты, Морис, сердишься на Франсуа за то, что он так умно и ловко ответил тебе, и на Христину, потому что она сумела защитить своего друга. Да, – прибавила маленькая Гибер, – я нахожу теперь, что она поступила хорошо, а ты очень дурно.
Родители сидели молча, слушая рассказ Сесили и спор детей. Наконец Каролина Дезорм заставила их замолчать, сердито сказав:
– Христина вечно вмешивается в то, что ее не касается. Можно подумать, будто умному Франсуа нужна ее помощь. Он и сам сумеет ответить. Прошу тебя, Христина, в другой раз молчи и не говори глупостей.
– Но, мамочка, наш Франсуа такой добрый, – ответила Христина, – он никогда не хочет никому отплатить за обиду, и…
– Ты вмешиваешься в дело самым глупым и невежливым образом, – прервала ее мать. – Если ты еще когда-нибудь будешь так вести себя, я запрещу тебе видаться с Франсуа… А теперь иди спать. Во сне ты по крайней мере не будешь делать глупостей.
Де Нансе увидел умоляющий взгляд Христины и глубоко опечаленное бледное личико Франсуа.
– Соседка, – сказал он, обращаясь к Каролине Дезорм. – Пожалуйста, исполните мою просьбу, простите вашу Христину. Если вы накажете девочку за ее мужество и великодушие, вы в то же время накажете моего сына и всех ее молодых друзей. Вы так добры, что, конечно, сделаете нам это одолжение.
– Я ни в чем не могу отказать вам, сосед. Христина, останься, – сказала она, – наш сосед де Нансе желает этого, подойди и поблагодари его за доброту к тебе, которой ты не стоишь.
Христина