замялась Маша. – Здесь важен ты, потому что от твоего благополучия зависит благополучие наших ребят. А моя личность в данном случае никакой роли не играет.
– Вот именно поэтому я никогда и не обращусь к психологу, – заявил Тенгиз. – Езжай домой или куда там тебе. Поздно уже. Мне скоро на смену заступать. Пять человек остались, но это все равно что двадцать. Чем их меньше, тем их больше.
– Я интерн, – вдруг сказала психолог Маша. – Это третий год моей клинической интернатуры.
– Совсем зеленая, – усмехнулся Тенгиз. – Но в терминах шаришь. Зачем тебе все это?
– Я хочу помогать людям, находящимся в кризисных ситуациях. Я верю, что…
– Да ну брось. Зачем оно тебе?
– Да так, – в третий раз вздохнула психолог Маша. – Я недобрала баллов, чтобы поступить на медицинский, с математикой у меня вечно были нелады. Вообще-то меня всегда тянуло в искусство, но мои родители не хотели, чтобы я становилась художницей. А учителя слишком мало зарабатывают.
– Видишь, как все просто, – усмехнулся Тенгиз. – Не надо мудрить. Родители всегда виноваты, а работа с людьми – это вид искусства.
– То же самое говорит мой мадрих, – сказала психолог Маша.
– Про родителей?
– Про искусство.
– У тебя тоже есть мадрих? – удивился Тенгиз. – Я думал, это привилегия детей и подростков.
– Супервизор. У каждого психолога должен быть мадрих. Вообще у каждого человека должен быть мадрих.
– И кто твой супервизор?
– Ты его знаешь, раз работаешь в программе “НОА”. Он наш главный психолог.
– А! Ну конечно знаю. Кто ж его не знает. Хороший мужик. Теперь я спокоен. Ты в надежных руках.
– Не спорю.
– Вот и хорошо. Езжай домой. Наше время подошло к концу.
– Ты ни в чем не виноват, – неожиданно выдала психолог Маша. – Я знаю, что тебе так не кажется, и все равно ты ни в чем не виноват. Иногда судьба это просто судьба.
– Откуда ты знаешь? – спросил Тенгиз странным голосом.
– Знаю, – ответила психолог Маша. – Некоторые вещи я просто знаю.
– Ясно, – задумчиво протянул Тенгиз.
– Пока, – сказала Маша. – Если что, я всегда здесь. Помни об этом.
– Помню.
Маша растворилась в ливне, а Тенгиз все стоял, прислонившись к дверному косяку, и курил. Выстрелил окурком в ночь, а потом закурил еще одну сигарету. И еще одну. Я думала, это никогда не закончится и мне суждено остаться ночевать в здании директоров.
После четвертой сигареты Тенгиз выключил свет в кабинете, запер его на ключ, затянул шарф на шее и наконец удалился.
Я подождала пару минут. Потом вышла из своего укрытия. Подобрала окурки, которые он выбросил, и выкинула в урну.
Дождь лил как из ведра, и я побежала обратно в общежитие, прикрывая голову руками.
Я твердо знала, что нашу девятую заповедь не нарушу – Тенгиз не должен ничего знать. Я больше не думала о Владе, я думала о нем.
Аннабелла уже не слонялась по комнате,