в голове Пётр, понукая коня. – Не похож на богомольца-то».
Петра так и подмывало спросить о чём-нибудь этого дивного барчука-охотника, но заговорить он больше не смел. Так и протянулся в скучном молчании под монотонный звон бубенцов их путь до самого Лихоозёрска. И, когда подъехали к церкви, услышали они ровный, звонкий перелив колоколов в неподвижном зимнем воздухе. Укутанные бабы шли гурьбой после службы, поминутно оборачиваясь и крестясь на медовые маковки, поблескивающие на закате.
– Пожалуй, на этом отпущу тебя, мил человек! – сказал охотник, и протянул ещё одну монету. – Ловко мы управились, добрый ты оказался извозчик, таких ещё поискать!
Он перемахнул через плечо чехол, убрал ладонью льдинки с рыжих усов:
– Всё же, лучше никому не сказывай про меня, куда возил, что слышал, если слышал вообще что, конечно, – он усмехнулся. – Оно так спокойнее будет… Поверь, и мне, и тебе.
И, обернувшись у церковных ворот, добавил зачем-то:
– Какой у тебя всё же славный конь! Как по сугробам идёт, словно зверь какой! Я уж думал, перевелись такие, только встарь и были. Береги его, а пуще того сам берегись! Если кто такой же с виду странноватый, вроде меня, да при деньгах появится тут и предложит что, откажись наотрез, мой тебе совет!
Пётр сглотнул, когда до него донеслась последняя фраза:
– А то не сносить тебе головы!
…В храме уже никого не осталось, было пусто и тихо. Свечи потушили, и густо пахло восковым дымом и ладаном. Последние закатные лучи опускались через высокие окна, высвечивая кружащиеся пылинки. Они отражались на золочёных окладах и преломлялись так, что лица святых казались чёрными.
– Вам ещё чего нужно? – с досадой и даже злостью сказал визгливым голосом дьяк Евтихий. – Служба окончена, поздно явились, мне закрывать надобно!
Фока снял лисью шапку, погладил её, словно живое существо. Дьяк пока не видел его лица, но вот охотник сделал от входа несколько шагов к центру, где на аналое стояла праздничная икона, и сухощавый церковный служитель икнул от страха, попятился:
– Нет, я как раз успел вовремя, Евтихий, сын Никиты, потомок Геласия. Я пришёл. Ты ждал меня?
Еремей Силуанович сжимал в своей большой, как медвежья лапа, ладони украшенную старинными вензелями плотную карточку, и удивлялся невиданному типографскому качеству:
– Сие моя визитная карточка, ваша милость! – Гвилум, окружённый внимательными, напряжёнными слугами лихоозёрского барина, сделал почтительный старомодный реверанс, при этом саркастически ухмыляясь и поблёскивая глазами из-под чёрных бровей.
«Прям как у ворона зеньки-то!» – подумал Солнцев-Засекин, негласный хозяин этих мест, повертев неловко в пальцах картонку:
– Признаться, никогда ранее таких красивых и диковинных вещиц не видывал. Так вы, сударь…
– Изволю служить в должности обер-камергера, в точности как там и отмечено…
– Признаться,