ты проклят, Клаус, будь ты проклят! – взревел в ярости палач, и створки в третий раз опять разошлись.
Клаусу удалось зацепиться за них ногой, но палач больно ударил по ней, и казненный тяжело обвис на верёвке.
– У него всё время стоит! Посмотрите! Всё время стоит! Он так хочет жить! Помилуйте же Клауса, и я подарю ему свою любовь! Подарю настолько сладкую ночь, что он ее никогда не забудет! – услышал он крик Греты.
И опять умер.
– Как? Это ты? В какой раз? – с заметным раздражением поинтересовался ангел.
– А что я могу поделать? Они снова повесили меня, монсеньор.
– А моя воля?
– У них оказалось слишком много своей.
– Ну а народ? Народ, что там был?
– Народ изменился, милорд. Неистовствует и требует, чтобы меня отпустили.
– Клаус… – с непередаваемым теплом и состраданием произнесло светящееся существо и встало. Оно оказалось таким огромным, что приходилось задирать голову, чтобы смотреть на него хотя бы снизу вверх. Оно было таким широким, что закрыло собой весь остальной мир. – Клаус, хочешь, я немедленно пошлю камнепад, и все они погибнут.
– Не надо, не надо, монсеньор.
– Тогда я вышлю ужасающий мор, и никто не выживет.
– Прошу тебя не делать этого.
– У тебя такое доброе сердце, Клаус… – Гигантские невидимые руки обняли бывшего вора и разбойника и прижали к чему-то тёплому и мягкому, совсем такому же, как тело матери, когда он в нём нуждался, будучи младенцем. От небесного создания исходило такое сострадание и любовь, что Клаус хотел прижаться к нему всё сильнее и сильнее.
Но объятия почему-то разжались.
– Я люблю тебя, Клаус, – мягко сказал ангел, – и открываю для тебя путь на небо. Нарекаю иным именем. Теперь ты не Клаус, теперь тебя зовут Амаил.
Клаус вдруг почувствовал приятный зуд между лопатками: в том месте, откуда появились и начали расти крылья.
– Ты слишком много страдал, Амаил, и все предали тебя. Путь наверх для тебя открыт.
За троном неожиданно образовалась самая настоящая светящаяся дорога, уходящая далеко-далеко ввысь.
– Одну минуточку! – сказал Клаус.
Он отвернулся и легко перешагнул через невидимый барьер, разделявший мир людей и то место, где он только что побывал.
Он снова лежал и хрипел под подмостками эшафота.
– Клаус опять вернулся… – едва слышно, с ужасом прошептал кто-то в полной тишине. – Четвёртый раз.
Люди вокруг оцепенели. А Клаус, он же Амаил, встал и принялся расти. Когда вымахал больше трёх метров, то обратился в красивого юношу в белых ниспадающих одеждах и с большими белыми, развёрнутыми за спиной крыльями. Неторопливо поднялся по ступеням и подошёл к палачу:
– Ты хотел, Петер, узнать, что чувствуешь, когда смерть целует тебя? Вдохни запах танца с ней!
Палач, не в силах вымолвить ни слова, лишь кивнул головой. А Клаус обхватил его голову обеими руками.
– Она у меня на губах, – прошептал он так, что его услышали все,