своего присутствия.
А, может быть, они, как и я, просто искали сбежавшего Себя…
28.
Транспортные средства попадались не так часто и лица водителей равно, как и у пешеходов, выражали некоторую озабоченность по поводу того, куда и зачем они едут. Вернее, идут. Потому, что в большинстве своём машины не имели возможности передвигаться самостоятельно, и их приходилось толкать, схватившись за специальные поручни, приделанные к ним сзади.
– Экономия топливных ресурсов, – сухо пояснил мой спутник. – Всё топливо уходит на ракету!
Поскольку Коридор был главной улицей, жилых палат тут не было. Насчёт «палат», кстати, Гагарин сказал, что это весьма показательное название. «Тогда, как жители прочих стран, – сказал он не без гордости, – живут в многоквартирных строениях, напоминающих муравейники, каждый второй житель нашей страны обеспечен, как какой-нибудь боярин или вельможа, собственной палатой каменной! Почему каждый второй? Потому, что палаты, в основном, предусмотрены на двоих!»
Из распахнутых дверей одного из кафе с ярким названием «Процедурное» доносились звуки песни «Ты не шей мне, матушка, красный сарафан», из чего
можно было заключить, что кафе арендовано работниками весьма лёгкой промышленности.
В целом же, повторяю, город произвёл на меня хорошее впечатление. Вчера, стоя за оградой, или, правильнее сказать, за границей и изучая внешние контуры Очевидного-Невероятного, я и представить себе не мог, что в его чреве скрываются такие огромные человеческие и инфраструктурные ресурсы!
Гагарина узнавали, многие пытались поздороваться с ним за руку и, если бы он её вовремя не одёргивал, это бы у них наверняка получилось. На него не обижались и каждый обязательно спрашивал:
– Когда летите?
– Скоро, – устало обещал Гагарин и брал «под козырёк».
На мой вопрос, почему он не даёт им руку, космонавт не раздумывая отвечал:
– Оторвут!
Мы были уже у лифта, когда навстречу нам попались два дюжих молодца, размерами своими сильно напоминающих мне Добрыню Никитича. Они сопровождали лысого человека с клинообразной бородкой. На лысого надели рубаху 78-ого размера, рукава которой были стянуты в узел на спине. Пленник «метал молнии» и ругался матом. Увидев меня, он вообще взбеленился:
– Революция, о необходимости которой всё время говорили большевики, – прокричал он мне в самое ухо, – сорвалась! Вот эти суки помешали!
– Кто этот рубаха-парень? – спросил я Гагарина, когда матершинника увели.
– Ленин, – просто сказал космонавт. – Не обращайте внимания – это он на вид страшный, а так – больной человек. Страшно больной. От одного названия мутит – нейросифилис!
– Его хоть вылечат? – с надеждой спросил я.
– Говорят, что жил, жив и что, мол, будет жить.