со всеми лучшими образцами мировой классики!» Тут в моём мозгу заработал калькулятор – лучших образцов я мгновенно вспомнил около шестидесяти, благо курс истории мирового театра закончен был совсем недавно, и великие имена роились в памяти, как пчёлы. Шестьдесят постановок за два года? Это показалось мне большим преувеличением.
Вежливо дослушав монолог, я поблагодарил и… уехал, получив диплом, совершенно в другой город.
Однако, отпускать мою душу Пужелев никак не пожелал. Так уж получилось. А виной тому стали летние гастроли театра из Каменск-Исетска в городе, где я уже к тому времени проработал два года.
Украшал наш театр гигантский плакат, призывающий всех на открытие гастролей. А открывались они одним из «лучших образцов мировой классики» по словам Пужелева, живо мне припомнившихся.
«Ой! – думаю. – Надо посмотреть обязательно, что же меня ожидало, от чего я отказался». И пошёл на этот самый «лучший образец», который оказался «Ричардом третьим» сочинения Вильяма нашего Шекспира.
Зрительный зал был заполнен до отказа, а потому поднялся я на балкон. И тут, лишь только открылся занавес, выяснилась интересная деталь. (Это я о художественном оформлении «лучшего образца»). На сцене помещался двухэтажный помост и, с точки зрения идейного наполнения, было это вполне понятно. На авансцене, ближе к зрителю действовали персонажи простого звания, так сказать: народ, глашатаи, обыкновенные солдаты и тому подобное. На первом этаже помоста – персонажи более значимые: военачальники, командиры, правда, невысокого ранга. А на самой верхотуре, на втором этаже – знать: генералы всякие, маршалы по-нашему, графы, бароны, ну, и сам Ричард третий с женой, убиенной впоследствии, и так далее.
Всё бы хорошо, только декорация, то есть помост этот самый, была несколько великовата для нашей сцены, а потому публика, занимавшая первые ряды зрительного зала, видела всю сцену полностью. А вот те, кто сидел подальше наблюдали урезанный вид – головы персонажей второго этажа скрывал арлекин – передний занавес, как бы высоко он не был задран. Мне же, сидевшему на балконе достался театр «по коленки», ибо происходившее на втором этаже помоста наблюдал я только до колен.
Сложно передать простыми словами всю гамму чувств, которую испытываешь, воспринимая динамические, трагические, острые или комические эпизоды исключительно через движения ног.
Приходили ноги женские, потом мужские, снова мужские и опять мужские. Различались ноги цветом облегавших трико и обувью. Иногда за ногами волочилось холодное оружие – меч или шпага, тут сразу становилось понятно – мужчина. А один обладатель ног вдруг рухнул на помост, показавшись зрителям балкона всей своей сущностью, следом рухнул и другой, а чуть позже и ещё один. Тут, конечно, зрители балкона поняли, что свершилось страшное злодейство…
***
Наблюдая всё это ножное действие, вспоминал я забытый актрисой и режиссёром мост и ладонь,