это или нет, про то никому не ведомо.
Несмотря на субтильное телосложение и почтенный возраст, был Валенок страстным спортсменом, поклонником велоспорта: в любое время года можно было встретить его на городской улице несущемся в неизвестном направлении на старинном своём велосипеде налегке, без куртки, в одной лишь рубашке с многократно штопанными локтями. Забавно, что при этом на ногах его, как уже было сказано выше, красовались валенки гигантского размера. Удобно ли было в валенках ему педали крутить, не знаю, но, вероятно, умудрился он как-то приспособиться и особых трудностей при этом не испытывал.
Велосипед, как и владелец его, тоже был видавший виды, пожилой, можно сказать, потрёпанный ветрами, снегами и дождями, но при этом имел переключение скоростей и сохранял способность развивать стремительность столько приличную, что была никак не ниже средней скорости городского транспорта; это я самолично и наблюдал не единожды.
Хранился этот раритетный велосипед в сарае для декораций, располагавшемся в театральном дворе.
Влетал Тимофей Григорьевич во двор театра на этом чуде инженерной мысли позапрошлого столетия, лихо, по-молодецки тормозил, соскакивал с него и, поглядывая по сторонам, не видел ли кто случайно его триумфа, убеждался, что, к сожалению, никто не видел, а если и видел, то делал вид, что не видел. Тогда вздыхал Тимофей Григорьевич, как-то сморщивался, что ли, ростом становился ещё ниже, верного своего коня железного загонял в стойло к никому ненужным старым декорациям, аккуратно закрывал маленьким ключиком блестящий замочек стойла и шёл на работу, исполнять свои прямые и очень важные для театральной жизни обязанности.
Не зря упомянул я выше про театрального домового. Нам, молодым артистам, казалось иногда, что обладает Дед удивительными способностями проходить сквозь стены, перемещаться в пространстве и времени или материализоваться в нужном ему месте.
Не верите? А как можно объяснить вот такой случай?
Репетируем мы как-то новую постановку в просторной, наглухо закрытой от посторонних лиц комнате. Репетируем час, полтора, два… Сложный какой-то кусок был, конкретно какой – не помню, да и не это важно. Важно совсем другое. Истомившейся без курева артист Лёня Лёзин, вынимает из пачки сигарету, разминает в пальцах, вставляет в рот… Нет! Курить он в комнате не собирался, он собирался сделать въедливому режиссёру жирный намёк на тонкие обстоятельства: мол, не пора ли, брат-режиссёр, перерывчик сделать? Сил уже нету! Артисты, они ведь тоже люди, между прочим, они в туалет хотят, они курить хотят, попить хотят, ну и всякое такое разное, мало ли что.
Но брат-режиссёр, то ли упёртым был, то ли намёка не понял. Тогда Лёня ещё и спичечки достал, и даже коробком слегка пошуршал – потряс его. Нет, не понимает режиссёр намёков! И решился тогда Лёня на крайнюю меру: спичку извлёк и о коробок оную спичечку чиркнул. Вспыхнул радостный огонёк…
В ту же секунду