Михаил Паутов

Экзотика


Скачать книгу

Греки попросили меня сняться в фильме о космосе. Это было давно, когда настоящий полет в космос казался мне чем-то фантастическим. Как-то в детстве я написал рассказ, начинавшийся такими словами: «люди считают, что жизни в космосе нет, но космонавты считают, что жизнь в космосе есть…». Эта неожиданная, идущая из детского подсознания оппозиция «люди – космонавты» изначально отделила для меня космонавтов от людей, превратив их в пантеон небожителей. Думал ли я, что однажды и сам на короткий миг стану частью этого пантеона и буду вскоре низринут с космического Олимпа?

         У Даниила Гранина в «Однофамильце» старый математик признается в одном существенном преимуществе преклонного возраста перед всеми другими. Это – приобретаемая с годами способность жалеть людей – всех без исключения. Конечно, никакие рефлексии не могут привести к такому. До этого нужно дожить.

         Качающийся понтонный мост был некогда неотъемлемой частью моего пути из Рыбного порта домой. Я настолько привык к нему, что не мог воспринимать, как источник какой-либо опасности (это при моей-то постоянной общей тревожности). Но тут я не на шутку испугался. Устье реки вздулось, сильнейший западный ветер вдул в нее из залива нагонную волну, и мост качался теперь по всем степеням свободы, как чертова скакалка. В воздухе летела насыщенная влажная хмарь. Смеркалось. Я еле видел конец переправы. Все было как-то непривычно и потому жутко. Вода захлестывала переправу. Я старался идти так, чтобы не промочить ноги, но, похоже, все мои усилия были тщетными, впрочем, чем дальше уходил я от берега и был, тем самым, ближе к противоположному, тем менее я думал о сухости ног. Вдруг передо мной ясно вырисовался, выплыл из мрака конец переправы. Но, святые угодники, что это! Сход на берег перегорожен металлическим забором с колючей проволокой! За забором часовой с автоматом. Он пускает мне в лицо луч прожектора. Я едва не потерял и без того шаткое равновесие.

      – Стой, кто идет! – кричит он мне. – Документы!

         А у меня, как на грех, в карманах ничего нет. Даже читательского билета не завалялось.

      – У меня с собой ничего нет! – кричу я часовому. – Я всегда здесь ходил без всяких документов. Здесь не было никакого забора.

         Часовой объявляет, что ему плевать, что здесь было раньше, а теперь здесь режимный объект, который он охраняет. Посему он предлагает мне две альтернативы: задержать меня и доставить к его начальству для разбирательства, или чтобы я немедленно развернулся и вернулся туда, откуда пришел. Я обернулся и застыл, не зная, какое из этих двух зол выбрать, чтобы остаться в живых. Riverrun…

         Постмодернистская практика привела к тому, что язык искусства, язык науки (в особенности прикладной) и метаязык философии искусства, философии науки и философии вообще перешли на общий для всех метауровень и, собственно говоря, стали лишь различными диалектами одного языка. Происходит своего рода лингвистическая конвергенция, перемешивающая языки различных метауровней.