на приглашение Натальи, с находчивостью воспользовавшейся белым танцем. Сама же Алена прибывала в абсолютной эйфории, опьяненная вниманием такого популярного мальчика. После фееричного танца, к Андрею, стоит отметить, приглядывались девочки и из других отрядов. Игнат же, в отличие от своего коронованного диджеем товарища, основательно занимался Варварой, вешая ей на уши лапшу и соблазняя всеми действенными способами. Но, как известно, она была птичкой стреляной и не ломалась зря, и если бы кавалер ее не устраивал, в тот же миг он бы отправился, несолоно хлебавши, далеко и надолго. Но Варвара разрешила себя даже поцеловать, когда, провожая в столовую на предсонный стакан молока, Игнат остановил ее в свете фонарного столба.
С остальными, не упомянутыми здесь участниками, ничего яркого не происходило. Разве что Софья где-то моталась продолжительное время, а потом, явившись из ниоткуда, караулила возле Глеба в попытке развлечься. Ее пару раз приглашали на танец какие-то чужие мальчики, но она, весьма красноречиво, послала их по матушке, продолжая таращиться на вожатого. В минуту контрольной проверки, совершаемой Глебом, девочка ходила за ним по пятам и подсказывала, кто и где находится. На обещанный танец она его так и не позвала. После конкурсного триумфа Софья вообще больше не танцевала.
С вечера туман сгустился и простоял всю ночь, снизив температуру до одиннадцати. Изначально разгоряченные танцами, ребята не ощутили дискомфорт, но под утро замерзли. И многие из них поменяли простыни на одеяла.
Когда репродуктор объявил подъем, впервые за два дня запустив на весь лагерь веселые детские песенки советских композиторов, комнату мальчиков наполнила отборная нецензурщина. Они так искрометно и продолжительно матерились, что девочки в комнате Миланы, находившейся под жилой комнатой мальчиков, расслышав квинтэссенцию слов даже сквозь потолок, беспрерывно хохотали несколько минут. Они тоже успели возненавидеть репродуктор и человека, говорившего в нем, за исключением, когда его голос приглашал в столовую. Подъем – плохо, отбой – еще хуже, тихий час – полный кошмар, а еще был призыв на линейку или на спортивные мероприятия. Разве можно было относиться к нему лояльно после всего перечисленного?
Так или иначе, а ребята нехотя поднимались из кроватей, подгоняя соседские тушки воспоминаниями о «шестнадцатом номере», которое Глеб Константинович прогрессивно использовал против лени.
– Опять туманище, брр… – выдал Олег, подойдя к окну. – Даже леса не видно!
– Ненавижу туман, ненавижу зарядку, ненавижу… – проворчал Егор, накрываясь с головой одеялом.
– Ну-ну, договаривай! Лагерь? В котором ты вторую смену чалишься с ненавистью?
– Да причем тут лагерь, Дрон? Баб ненавижу.
– Твоя ненависть неудивительна, – подытожил Василий. – Ты же вчера так ни к кому и не подошел.
Егор собрался с мужеством и, сбросив одеяло, сел, подогнув колени к подбородку.
– Потому что они страшные, – с пренебрежением добавил мальчик.
– Чего-чего? –