и сел со мной за одну парту.
На физике, увидев мостик Уитстона, он отпихнул его ко мне и уверенно изрек:
– Ти будишь это делать.
Ми не сталь это делать, и оба схлопотали по отработке.
Вообще, он был симпатичный парень. Поначалу не понимал, что имеет право не ходить на историю партии. Сидел, слушал Рыбальченко, и усердно карябал крючочки-петельки, вязал свой письменный арабский носок. Пока, наконец, не спросил у меня, отчаянно морща лоб и честно надеясь разобраться:
– Что такой «блян»?
В ходе сложного коммуникативного акта выяснилось, что он говорит о «пятилетнем плане», который поминался у нас всуе, словно имя Господне.
Мы сумели перевоспитать Али.
Предметом его особого восхищения стал мой мохнатый полушубок с бездонными карманами. Али неизменно поражался при виде того, как посуда – неважно, которой емкости – бесследно исчезает в этих тайных хранилищах, никак не отражаясь на моей внешности. Ничто не оттопыривалось, нигде не выпирало.
Поэтому на любой пьянке, когда мне выпадало идти в магазин, Али шел со мной, чтобы лишний раз насладиться диковинным зрелищем как русской зимы, так и выживания в ее суровых условиях. Для него начиналась Тысяча И Одна Ночь. Я опускал в карманы огромные бомбы, начиненные вермутом, а он стоял в сторонке, качал головой и восторженно цокал языком.
И доцокался.
Женился на какой-то, не приведи Господь, и после шестого курса остался работать в пригородной поликлинике. Он забыл о пирамидах и мог ответить на любую загадку Сфинкса.
Приподнимая завесу
Полезно вспоминать не только события, но и умные мысли.
Надсадный кашель, когда отгремит, побуждает меня к рассудительности. Что есть болезнь, если разобраться? Конечно, это не микроб, и даже не ослабленность организма. И можно плюнуть на тот неоспоримый факт, что с убийством микроба болезнь, как правило, отступает. Если человека треснуть по голове, он тоже умрет, но мы же не скажем, что человек состоит из одной головы.
Болезнь есть совокупность всего, что только можно себе вообразить. Если взять банальную простуду, то тут вам и серое небо, и ветер, и теплые тапочки, и мед в молоке, и целый комплекс причин и следствий.
Поэтому «мор», к примеру, слово более емкое, чем «эпидемия». Иначе в Библии так бы и написали: «Нашлю на вас эпидемию и белковое голодание». Потому что Черная Смерть никак не соизмерима с какой-то дурацкой чумой, которую вызывает научный микроб «иерсиния пестис». У каждого болезненного состояния существует свой идеальный прообраз, типа платоновского, и он, разумеется, не ограничивается клеточным телом микроба. Здесь и костры, и погребальные шествия, и религиозное начало, и темные силы, и целебные зелья в горшочках (болезнь неотделима от лекарства), инь и ян – всего понемножку.
Это хорошо видно на примере СПИДа, о котором стали поговаривать, будто его и вовсе нет, будто все это придумали с корыстными фармацевтическими целями, тогда как дело – в чертовых наркоманах, которые превращают свою иммунную систему в никому не понятную