облегчение и затем – чудовищную усталость.
Благодарность, с которой приняла бутылку воды.
Та оказалсь полной, но была ли она запечатана?
Нужно было слушаться мать. Когда заходишь слишком далеко, перестаёшь понимать, кто ты есть.
Чувствуешь себя, как астронавт, который в открытом космосе отлетел слишком далеко от корабля.
Can you hear me, major Тот?[1]
Женщина не понимала, почему ей вспомнились именно эти слова, но песня придала ей сил.
А что, если она зря так перепугалась, лежа в этой темноте? Что, если она упала в обморок и её просто перенесли в спокойное место?
Она попыталась сесть и чуть не потеряла сознание. Из глаз посыпались искры, а в голове затрещало так, словно кто-то затеял там состязание по фехтованию. Дыхание перехватило.
То, что это не обычная головная боль, женщина осознала мгновенно.
Её охватила паника, она, пошатываясь, поднялась, стала размахивать в темноте руками, чтобы удержать равновесие, с трудом сделала пару шагов, и её нога соскользнула с матраса на пол.
Тум.
Она замерла, пытаясь понять, что означает этот гулкий звук.
Топнула по полу сильнее.
Тум.
Тум тум тум.
2
Тум тум тум.
Тум тум тум тум.
В спортзале утихли отзвуки последнего удара, и мяч замер в правой руке Паулы, сложившей пальцы наподобие чаши.
Придерживая мяч левой рукой, она присела, напрягла мускулы, подняла руки, замахнулась и сделала кручёный бросок. Все элементы она выполняла не задумываясь – мышцы давно помнили их наизусть.
Бросок был сделан из-за трёхочковой линии. Мяч прошёл в кольцо, даже не задев его.
– Чисто! – восхищённо воскликнул Медведь, который завязывал шнурки у края площадки.
Остальные опаздывали. Точнее, они считали, что приходят вовремя, если успевают дойти до раздевалки.
– Тренировка начинается не в раздевалке, а на площадке, – сказала как-то Паула Хартикайнену.
Он пропустил это мимо ушей, словно несмешную шутку. Было непросто поверить, что этот человек раньше расследовал запутанные экономические преступления.
Впрочем, играл Хартикайнен неплохо, чего нельзя было сказать о других. Паула ещё несколько лет назад отказалась от попыток поставить им технику, да и вообще от того, чтобы их тренировать. Большинство были мужчинами, и указания бесили их даже больше, чем тот факт, что женщина уделывала их на площадке.
Паула пошла медленным, нарочито тяжёлым баскетбольным шагом и, чередуя руки, повела мяч вокруг себя у штрафной линии. Стук эхом отдавался в пустом зале без окон, освещённом люминесцентными лампами, в свете которых цвета тускнели, а люди становились серыми.
В похожих местах, под разным светом, Паула провела чуть ли не всю юность. Это были тесные спортзалы обшарпанных провинциальных школ. Во время матчей они сменялись большими школьными залами, где поначалу было трудно привыкнуть к площадкам, не ограниченным стенами со всех сторон.
Солнце