– Быт
Несмотря на любовь к прогулкам и путешествиям, я все-таки рос очень домашним ребенком. Окруженный любовью и заботой единственный сынуленька попадал в зону комфорта сразу же переступив порог квартиры. Мы жили в 34-ом доме по набережной реки Фонтанки. Сегодня это Литейный проспект 51. Первые три года моей жизни прошли в двухкомнатной 11-ой квартире, но потом мы получили еще одну комнату, совершили обмен и переехали в трехкомнатную 20-ую квартиру в том же доме. Две комнаты квартиры выходили в сад Шереметьевского дворца, еще одна комната – в маленький дворик с помойными баками, который все так и называли – «помойка». Сначала я жил в одной комнате с мамой, но когда мне исполнилось пять лет была сделана перестановка, в результате которой мама получила комнату с видом на мусорные баки, бабушка с дедушкой обосновались в гостиной с окном в сад, а вторую комнату – напротив будущего Музея Ахматовой – получил я. В остальном все было просто – санузел раздельный, дом кирпичный, рядом с метро, центр.
Зачем я пишу такие подробности? Просто для информации, что не все советские дети росли в бараках, «хрущевках» и коммуналках. Из всех друзей моего детства в коммунальной квартире жил только один человек.
«Повседневная жизнь советской семьи» в конец 70-хх – начале 80-хх годов ХХ века была вполне патриархальной и буржуазной. Мой дед и мама шли в институт, благо работа находилась в том же дворе. В 18.00 они возвращались домой и все садились обедать. Бабушка вела хозяйство и накрывала стол. Я почему-то отлично помню огромную дедушкину кружку с компотом, которая всегда ждала его прихода. После позднего обеда родители смотрели телевизор или читали «толстые» журналы – «Знамя», «Нева», «Октябрь», «Новый мир». Иногда мама с переменным успехом пыталась что-то шить на немецком «Веритазе». В целом, такая идиллия органически смотрелась бы и в XIX веке.
Как правило, дед сидел во вращающемся кресле у письменного стола и много курил. Иногда он находил время и для меня. Вместе мы учили «Евгения Онегина», которого дед знал наизусть, а я освоил до слов «Как денди лондонский одет, он наконец увидел свет…». Порой вместе мы мастерили модели, причем изготовление самых сложных элементов, конечно, было не моей заслугой. Голос дед повышал крайне редко, для этого я должен был сделать что-то немыслимое. Но его слово было окончательным и бесповоротным.
С мамой я главным образом изучал английский, ходил в кафе «Север» и иногда отправлялся на прогулки в более дальние парки. Практически все остальное время я проводил с бабушкой, на которой, собственно, и держался наш дом. Вместе мы прогуливались в саду, ходили по магазинам и сочиняли различные истории, которые должны были способствовать развитию моего воображения. Традиционно сюжет начинался со слов: «Мы стояли на мосту, радио слушали, а какая-то свинья кошелек наш скушала…» А дальше я описывал ход событий на свое усмотрение.
Пожалуй, единственное неприятное воспоминание моего раннего детства – это обязательный