а кто такой царь Горох?
– Царь Горох-от? А кто ж ево знат. Был да и сплыл, говорят. В старину-ту ково ль токо ни бывало. Вот я и роди́лася о ту по́ру.
И начала медленно вставать с кровати.
Пока бабушка Паша садилась, покряхтывала, искала свою дубинку, чтобы опереться на неё, я спрыгнула с кровати и пошла на кухню.
Русская печка была ещё тёплая, там стояла большая чугунка с похлёбкой. Мне было не под силу её достать даже ухватом.
– Ты чё, девка, удумала? Не смий! Надорвёшься! Опрокинешь ишо чугуно́к-от на себя, обваришша, дак я потом чё с тобой буду делать. Я нально сама не спрово́рю его с места сдвинуть. Куды уж тебе. Иди молоко наллю. И́чко вот ишо есь…
– Бабушка, а оно всмятку? Я только такое люблю! Если не всмятку, то не буду. Там желток невкусный.
– Смятку, смятку. Иди-ко бери маленьку ложочку да с хлебом. Соль ишо макай, чтоб скуснее было.
Пока бабушка Паша, постукивая палкой, ушла в сени за молоком, которое стояло в ведре с холодной водой, чтобы не прокисло, я принялась за яйцо. Бабушка Дуся мне всегда утром варила такое. Надломит сверху скорлупу, обчистит маленько, ложечкой смешает варёный белок и жидкий желток прямо в яйце, посолит и кормит меня с ложки. Вкуснотища! А ещё днём иногда даёт лукову соль – сырое яйцо, взбитое с солью и зелёным луком.
А весной бабушка делала и́шенку из пи́стиков, которые на поле растут в сырых местах в начале мая. Их вся деревня собирала, как только они выйдут. Бабушка нарубит пистики се́чкой в корыте, убьёт пару яиц в кастрюлю, молока линёт, всё это на сковородку или в железную банку из-под магазинской селёдки выложит – и в печку. Запечётся и́шенка, румяная такая корочка получится – аромат на всю избу!
– Айда-те ись, робята, пи́стишно-и́стишно поспело! – позовёт к столу баба Дуся.
Все едят, нахваливают, какая пышная да вкусная ишенка получилась. Я любила водичку хлебать, которая между ишенкой и стенками сковородки натекала.
Поели мы с бабушкой Пашей, снова до кроватей дошли, улеглись. Гром гремит, дождь стучит по крыше, на улице ни души – все попрятались, а у нас тепло и уютно в доме. Часы тикают, кошки с печки прыгают, лижутся. Телевизора, конечно, нет да и не́ к чему он.
– Ох, ох, вымокли все коровы нать-то. И Дуська вместе с имя́. От эть, хорошо как пролило, хоть картошка пушше нарастёт.
Бабушка Паша долго глядит в окно.
– Как и отсенокосимся ныне, будёт дож идти дак… Шибко тяжёла работа – сено-то косить.
– Бабушка, расскажешь про сенокос?
– Почё тебе это знать, дева? Да я уж и россказывала не раз.
– Ну, пожалуйста, бабушка Паша!
Я любила слушать её истории, очень уж интересно она говорила старыми словами.
Она сидела на своей кровати, положив тяжёлые натруженные руки с выпуклыми дорожками вен на колени, смотрела невидящими глазами куда-то перед собой, как будто вспоминая далёкое, но такое до боли родное и знакомое. Помолчала, потом