Обязательно найдём какой-нибудь компромисс.
– Вот и найдите, – развернулся мой подопечный и пошёл от них прочь. Я его нагнал быстренько и деликатно взял под ручку, он даже не отмахнулся.
И начала у меня после этой интермедии некая картинка складываться, очень уж фантастическая поначалу, хотя, если иначе посмотреть, то не такая уж и невозможная в принципе. Косвенно мои подозрения мой напарник подтвердил, пересказав, как наш шеф на одной закрытой ведомственной вечеринке хвастался, что некоторые секреты двора знает, и рассказал такое, за что потом долго извинялся перед каждым, кто при разговоре присутствовал. Уверял, что не так его поняли.
Мне на шефа с его длинным языком уже наплевать было с высокой колокольни. Приспичило мне какой-нибудь эксперимент произвести, чтобы окончательно в моих подозрениях удостовериться.
К тому моменту я уже чувствовал себя словно не в своей тарелке. Никогда такого раньше со мной не приключалось. Пустота какая-то поселилась в душе, сплошное разочарование. Не мог я спокойно на все эти рожи смотреть, и в телевизоре эта холёная морда Президента, тыкали которой постоянно, тоже ужасно раздражала. Народ последние крохи хлеба со стола доедает, а он про какие-то перспективы туманные вещает. Врёт же, падла. Мне накануне впервые в жизни не на что молока купить оказалось. Цены выросли, большая часть жалованья на лекарства жене уходила, сунул я вчера руку в карман с мелочью – а там дырка от бублика. Да и супруга моя вовсе не выздоравливала, отнюдь. Совсем в кашле заходилась порой. Опять в больницу повёз её. Доктор, сморщенный весь, долго на меня из-под своих круглых очёчков смотрел, потом сообщил, что дополнительные анализы делать надо. Платные. Но я и без этого уже понял, что дело плохо. И так у меня внутри сдавило в груди, держался как мог, не подавал ей вида, да только так ещё труднее получалось. И всё ведь к одному – от наших парней тоже ни весточки уже третью неделю. Подозрительно. Как они там, тоже волнение меня взяло.
А на улицах обстановка совсем накалилась. Идёшь было в Президентский дворец на службу, повсюду пикеты, иногда целые манифестации, плакаты, листовки. «Долой», «Импичмент», «Нет чужой войне», ну и так далее. Совсем народ до ручки дошёл. Да и понять их можно, когда треть населения страны за чертой бедности прозябает.
А моя гусиная шея, как ни в чём не бывало, сидит себе в шестёрках и в ус не дует, жратвы до отвала, процедуры всякие. То на озеро его вывозят, и меня с ним, куда ж я от него, то в театры какие, то в цирк. Жирует как сволочь. Я-то уже начал смекать, отчего ему такие привилегии.
Долго я размышлял, как бы мне мой эксперимент произвести, очень мне уж захотелось удостовериться в своей правоте. Зачем вот только? Не мог же я предвидеть, что произойдёт. Всего лишь из упрямства какого-то, но требовалось мне знать точно. И точка! Размышлять-то размышлял, да только ничего путного придумать не мог. По любому получалось, несдобровать мне потом. Потому что я в этом случае свою главную задачу, за которую