эти учителя, подчиненные Виктора, слуги наук, соберутся сегодня, изойдут в притворном сожаленье, применят недюжинный актерский талант и, ехидством съедаемые, ухмыльнуться украдкой вслед. Платками прикроются, свесят вуали на лица и слезинки не проронят. Они теперь выше метят, грызут пасти друг другу, лишь бы директорское кресло мять и властью крыть свои жизни. Я должна бы их презирать и ненавидеть открыто. Но вот мой чайник вскипел уже, дымится носик, свистит отчаянно и напоминает, что горячие чувства, как жидкость, меня обожгут прежде, чем на других успею выплеснуть. А в данном случае не будет этому оправдания, и ничего уже не изменится.
С кружкой в руках Анна проследовала назад в коридор, остановилась перед огромными часами и мысленно поменялась с длинным маятником местами. Качалась из стороны в сторону. Туда – сюда. Туда – сюда. Закрыла глаза, вдохнула всей грудью аромат своего напитка, нагрела паром лицо и сделала первый глоток. Пробуждающий, как она его назвала. Бальзам этот наполнил ее рот и, не задерживаясь долго, полился дальше и глубже. Тепло обволакивало тело и придавало сил. Чуть-чуть. Слегка. Лишь катализатор собственных возможностей. И уже обнимая губами чашку в поисках второго глотка, укрепляющего, Анна раскрыла веки. За входной дверью кто-то копошился и шуршал. Услышав знакомый звон ключей, она решила, что отоваренная соседка причалила к дому, но затем стальной прутик стал беспокойно втискиваться в ее дверь. Анна повернулась к ней лицом, не зная, чем это кончится. В руках был кипяток – единственное оружие. Она зажмурила глаза и приготовилась…
– Я так и знала, что ты без меня пропадешь, – Рита говорила. – Ну так и знала. Все утро об этом думала, чего только медлила – непонятно. Очнулась и в школу рванула. Смотрю, у тебя шторы спрятались. Значит, встала. Огорошила учеников знаниями, окропила их наукой и ринулась за цветами. В магазине твою соседку встретила, но даже не спросила о тебе. Она все нос от меня воротит. Бегу обратно домой и вижу: в окне свет расходуется. Точно не спишь. Хотела сразу зайти, но осенила мысль: у тебя же нет ничего черного. К себе опять поднялась, отыскала шубу позапрошлогоднюю. Об остальном с вечера позаботилась. Лечу я из соседнего дома, нагруженная как лошадь, и понимаю, что ты, наверное, увязла в сомнениях, в мыслях утопла. Я темп прибавила, чуть дворника не сшибла. Он метлу свою выронил, покосился на меня недобро, получил мои извинения наскоро и умолк. Сумасшедший день. Возьми шубу и одевайся, а я, взмыленная расписанием, дальше отправлюсь. Машина через полчаса подъедет, гудком тебя выманит и заберет. Без лишних слов меня слушайся. Я все улажу. Обещаю. А дальше посмотрим.
– И откуда в ней столько прыти? – Анна думала. – Не успела ворваться, как уже умчалась. Вихрь метет, крутится и меня толкает к выходу. Опять беспокойство, опять суета. Но есть в ее словах нечто особенное. Важное. Она права. Главное – выстоять сейчас, день завершить и вырвать его из календаря. А потом будет время подумать. Пора…
3. Чудесный