Мишки надорвана спина, поэтому все тяжести приходится поднимать самому. Хорошо хоть Кудин с Жекой пришли помочь.
– Железяку на пупяку раз-два – взяли! – командует дядька Мишка.
Ставим на место новый вариатор. Сопим, молча натягиваем ремни.
– Везёт тебе с дядькой Мишкой, – шепчет Кудин. – Мой Григорьевич за такой косяк позавчора по мне молотком запустил…
– Попал?..
– Если б попал, я бы сейчас тебе не пособлял… Мимо просвистел. Потом еле нашли в стерне…
А вечером, едва смыв с себя мазут, мы бежали на улицу. Собиралась «улица» у двора Людки Зынченко. Там вот уже много лет как ветром свалило огромный тополь. На нём и рассаживались парами. Играли в «Садовника». Каждый выбирал для себя имя цветка. Натаха была ромашкой, Людка – незабудкой, Бармалей – тюльпаном… Были у нас и семицветик, и роза, и сирень, и жасмин… Только мы с Кудином выбрали себе самые отвратительные растения. Я был чертополохом, Кудин – репяхом, но это нисколько не мешало нам.
– Я садовником родился, не на шутку рассердился, – поочерёдно тыча пальцем в сидящих, декламирует свою считалку Кубане́ц.
– Буду резать, буду бить, с кем останешься дружить? – Палец Кубанца́ останавливается на Натахе.
– Ромашка!
– Ой!
– Что с тобой?
– Влюблена.
– В кого?
– В чертополоха!
Я понимаю, Натаха специально выбирает меня, чтобы позлить Кудина. Кудин же в свою очередь, чтоб позлить Натаху и Бармалея, всегда выбирает Людку-незабудку.
Натаха сидит рядом со мной. От её распущенных волос действительно исходит запах ромашки и чабреца. Я на расстоянии чувствую теплоту её тела. Затаив дыхание, касаюсь плечом её плеча. Собравшись с духом, осторожно, чтоб никто не заметил, кладу свою руку на её тёплую спину, легонько сжимаю пальцы. Натаха не убирает моей руки, напротив, как мне казалось, плотней прижимается ко мне. У меня останавливается дыхание. Но вдруг, совершенно неожиданно для меня, говорит так, чтобы слышали все, и в первую очередь Кудин:
– Ой, Сань, не бери меня за здесь, не делай мне приятно!
Как ошпаренный, я отдёргиваю руку и даже отклоняюсь от Натахи.
«Вот же зараза! – в сердцах думаю я о ней. – Я и дотронуться не успел до «за здесь», а она уже объявила всем…»
Хорошо ночь и никто не видит, как у меня от стыда покраснели уши. Кудин же от стыда никогда не краснеет. На время, отпустив Людку, он с другой стороны придвигается к Натахе, сгребая её в объятия, крепко прижимает к себе.
А ты ромашка белая
Лепесточки нежные…
– Дай-ка, Натаха, я прикогтюсь «за здесь»! – никого не таясь, говорит он.
– Ой, Кудин, ты, куда свои лапища-то запустил?.. – слабо сопротивляясь, стонет Натаха.
– Туда, куда ты Санька не пустила…
– А кто тебе сказал, что я его не пустила? – вновь подзадоривает его Натаха.
А утром, чуть свет, не успеешь как следует и заснуть, бригадир Зынченко, которого за глаза все звали Дрыком, хлопает уже своей плетью в ставни.
– Протягалися