ситуацию Головин иногда разрешал следующим манером. Неудобно примостившись на самом краю стула – одна из любимых им поз, которую он принимал, по его же словам, из ненависти к комфорту, – он начинал ронять голову, будто бы засыпал, потом неожиданно с грохотом падал на пол, не забыв по пути как бы случайно локтем смести со стола все бутылки, а то и обрушить стол. Выдержав паузу в положении лежа среди битых бутылок и разлитого всюду вина, он приходил в себя, сперва выражая полнейшее непонимание, где он и что он, затем, постепенно сознавая масштаб катастрофы, в ужасе начинал материться, проклиная себя, всех вокруг и весь мир. Сцена раскаяния – упреки себе в непростительной неловкости, нерадивости, во всех худших пороках, нравоучения в собственный адрес, страшные приговоры во искупление содеянного, которое в жизни не искупить, и так далее – могла длиться долго. И только потом, прикинув потери, при их серьезности он переходил к убеждению присутствующих в настоятельной необходимости хотя бы частичного восполнения утраченного.
Историй о похождениях Головина миллион – свидетели прошлых событий неизменно вспоминали и пересказывали их друг другу, знакомым, друзьям, а те, в свою очередь, делились услышанным со своими знакомыми и друзьями. Однако никогда не предавались воспоминаниям в присутствии Головина – он не терпел пустых разговоров о прошлых делах, предпочитая им новые приключения, причем прямо сейчас. Создать новую ситуацию, поднять новую тему, непредсказуемо поступить для него не представляло проблем. Также он нимало не беспокоился, что кто-то где-то копирует стиль его поведения, повторяет его мысли, высказывания, поет его песни, выдавая их за свои: в новых идеях и вариациях не было недостатка – придуманное и совершенное уже не было интересно – только живая мысль, только здесь и теперь.
Сдыхать от маразма умеет любой,
Найдите воду, найдите прибой,
Поднимите руки, напрягите ноги,
Прыгайте вниз головой.
Но при, казалось бы, склонности в любой обстановке быть в центре внимания – всегда задавать тон, стиль, тему бесед, провоцировать скандальные ситуации, шокировать, увлекать в разного рода дримленды, опасные приключения и так далее – Головин мог быть другим. Помню, к примеру, такой эпизод: ночь, Клязьма, небольшая компания у костра, только кофе и чай. Какие-то разговоры, короткие и спокойные. Головин не участвует – странно и пристально, притом как-то активно смотрит в огонь. Не краткий момент, не десять минут, а часа, верно, три, не отвлекаясь, недвижно, безмолвно. Все давно разошлись, а он все сидел, взирая на красное, синее пламя догорающего костра. Потом пришел в дом, ничего не сказал.
Еще одна роль Головина связана с подготовкой к изданию и выпуску различных книг, с публичными лекциями, теле– и радиопередачами, записями и аранжировками его песен совместно с известными