к ночи, на исходе лета достаточно темной, мы собрались небольшой компанией – человек, может, десять – в летнем домике в Клязьме. На столе – керосиновая лампа и много водки, вина, кажется, было и чем закусить. «Ну и кто же такой здесь сидит? Парень-то вроде нормальный», – бросил явившийся в черном проеме двери силуэт Головина, указав на пустующий стул с перекинутым через спинку белым полотенцем. Потом сел, но на место другое, похуже. Дело пошло. Пили изрядно, но алкоголь действовал странно, вызывая не столько опьянение, сколько трансформируясь в нарастающий вихрь какой-то энергии, захватившей компанию, дом, даже слабый мерцающий свет над столом. Голос Головина в темноте резонировал с этой энергией. Что он говорил и что пел, не помню решительно ничего, но это, похоже, было не важно. Алкоголь будто сгорал в венах, крови, придавая движение, силу и мощь атмосфере, оживающей тьме. Я в ту ночь вовсе не пил или пил очень мало, но это значения не имело: экзальтация, своеобразная сублимация, была общей, у всех.
Потом начались странные вещи. К примеру, какие-то люди куда-то исчезали, какие-то, новые, появлялись, хотя электрички уже не ходили и добраться до Клязьмы было нельзя: автомобили в то время еще не вошли в обиход. В общем, происходила непонятная ротация коллектива. С другой стороны, мало ли что может пригрезиться в темноте: кто-то мог просто выйти за дверь и уединиться в саду или отправиться в дом, засесть там на кухне либо лечь спать. В какой-то момент я отключился, видно, заснул, а когда проснулся, атмосфера каким-то образом изменилась, но по-прежнему оставалась наэлектризованной, подвижной и напряженной. Компания поредела, в свете горящего фитиля угадывались лишь несколько человек. Головин тоже исчез.
То ли мне кто-то внушил эту мысль, то ли она появилась сама по себе, но я стал беспокоиться об отсутствующих. Клязьма в те дни представляла собой поселок, утопавший в деревьях, непроглядной листве. Было совершенно темно: лишь кое-где на столбах раскачивались на ветру фонари, но и те почти все были разбиты либо перегорели. Ночью поселок вымирал совершенно: ни людей, ни машин, разве что кошки, собаки, белки, ежи. Свет в окнах почти не встречался; сараи, дома и всяческие обветшалые постройки неизвестного назначения мертво чернели во тьме где-то в глубинах заросших садов. Заблудиться было легко, особенно человеку приезжему. То есть не просто легко: решив побродить по поселку, он заблудился бы обязательно. К тому же без особых усилий можно было нарваться на неприятности: темные тени персонажей угрюмых и мрачных, намерений непредсказуемых, вряд ли доброжелательных, вполне могли вырасти из-за любого угла. Понятно, что из нашей компании, тем более как следует заряженной водкой, вином и, главное, мистической, метафизической атмосферой, никто ничего не боялся, наоборот, ощущая себя в центре событий могущественных и потусторонних, каждый считал, что если опасность и есть, то, разумеется, больше для тех,