он искал правильную манеру поведения в незнакомой обстановке, хотя на деле совершенно ничего не изменилось. А может быть, он посмотрел еще какую-нибудь передачу, например про высшее общество и этикет, и, поскольку первый шаг в виде костюма был сделан, решил сделать и второй шаг – в виде высоких манер, которые проявляются в том числе в ожидании приглашения к действию.
А вообще бог знает, что у него было в голове, поэтому я просто глянул на него молча и продолжил делать свои дела. И Маша сперва поступила так же, но спустя еще минуту, как будто сжалившись или пытаясь устранить эту наступившую неловкость, пригласила его зайти.
Он вошел, сел на стул рядом со столом Маши, поначалу как-то неловко, как будто находя себе место в новом пространстве, но потом, поелозив немного, уселся, даже развалившись, как-то по-обезьяньи. Глядя на таких, я вспоминаю своего папу, у которого (хотя он был в своем развитии далеко впереди этого субъекта) на фоне психической особенности был все же какой-то диссонанс между его реальными действиями и тем, какими эти действия должны быть в той или иной ситуации. Проявлялось это у него не всегда, как будто периодами, скорее всего, сначала под воздействием алкоголя, а потом из-за его дрянного курева, в добавок, как выяснилось, из-за бутирата и, в конце концов, – нервного истощения, вызванного изменами моей мамочки, которая теперь, выходит, почти что даже раскаивается (впрочем, вряд ли). Это могут быть какие-то еле уловимые отклонения, которые, то ли благодаря тому, что я наблюдал их с детства, то ли потому, что они попросту заметны, для меня видны отчетливо и сами собой формируют самые неутешительные выводы. Этот же, Перевогин, выделялся куда более сильным диссонансом, если сравнивать его с моим папой. Да и вообще их едва ли можно сравнивать, потому что чувства вкуса и стиля моему папе было не занимать, да и талант у него все же, я думаю, был, хотя он и не дал ему развиться как следует и сам же задушил его, если разобраться. Поэтому некоторая доля «нездоровости», пусть это и не совсем верно, определенно добавляла ему шарма или, по крайней мере, выглядела простительно. К Перевогину это точно не относилось, и эти несоответствия ситуации и его поведения иногда придавали ему вид чрезмерно агрессивный и одновременно жалкий.
Некоторое время он сидел молча, нелепо развалившись на стуле и почему-то рассматривая свои ногти, а потом решил, видимо, начать разговор:
– Чем занимаетесь?
Я хотел ему ответить, что не тем, чем мы занимаемся у меня дома по ночам, а также довольно часто – в обеденный перерыв прямо здесь, но промолчал. Маша, проявляя больше человечности, решила поддержать разговор:
– Работаем.
– Как работается?
– Нормально.
– Хорошо… Сроп решил уволиться.
– Да.
– Каждый сам решает.
– Да.
– Но насчет инопланетян – это он, конечно, зря.
Не дождавшись