безупречна, но будет ли так каждый раз? Да и можно ли заместить одно другим? Почему-то казалось, что нет.
Я лег на нее, посмотрел в ее глаза, неожиданно светлые для брюнетки, потом на губы, представил себе член Худокова на них, поцеловал ее и на вопрос о том, хочу ли я, чтобы она ушла от Худокова, ответил:
– Хочу.
Потом мы опять любили друг друга, но уже как-то нежно, бережно и с любовью касаясь тел, не торопясь достигнуть конца, несмотря на усталость.
Таким образом, события между нами развивались по всем канонам мыльной оперы, в лучших традициях, только несколько быстрее, не заставляя бедного зрителя терпеть и мучительно ожидать той минуты, когда главные герои наконец переспят.
На следующий день она сказала Худокову, что их отношениям, похоже, надо положить конец, потому что ей якобы больше не слишком-то нравится быть на вторых ролях, а к предоставлению ей первой роли он не слишком-то готов. Он даже не попытался изображать возмущение, потому что, по сути, она была права: едва ли ему хотелось закончить отношения с женой и начать другие, неизвестно что сулящие. В целом, реакция его была вполне нормальной и даже, я бы сказал, правильной. По крайней мере, без лишних истерик. Они договорились остаться друзьями, и, забегая вперед, скажу, что остались ими.
Конечно, близкие отношения не могут не накладывать отпечаток на дальнейшее общение. Не зря же в большинстве своем мужчины и женщины, некогда любившие друг друга, по крайней мере физически, но состоящие теперь в разводе, официальном или нет, если и не ненавидят друг друга, то относятся друг к другу с прохладой, куда более сильной, чем та, которая обычно сопровождает общение незнакомых людей. Как кошка с собакой, они шарахаются друг от друга, стремятся разбежаться, ничего друг о друге не знать, не слышать и не видеть. И этот холодок, как бы он ни маскировался, сохраняется навсегда. Забавно смотреть на такие парочки, имевшие некогда отношения и вынужденные общаться до сих пор.
Теперь, глядя на Машу и Худокова, меня так и подмывало ее поддразнивать, что я, признаться, и делал после почти каждого их разговора, когда мы оставались наедине. Она, конечно, злилась, но быстро остывала, потому что, наверное, понимала, что я просто забавляюсь, а она всегда была не прочь доставить мне удовольствие. Но на самом деле в дальнейшем сцены их совместной интимной жизни частенько еще возникали в моем воображении. С этим я ничего не мог поделать. Это как призрак, от которого приходилось постоянно отмахиваться, убеждая самого себя, что его не существует.
Мы договорились, что она переедет ко мне, и запланировали в будущие выходные перевезти ее вещи.
Егор пропал с работы как-то быстро. Видимо, никто – ни он, ни директор – не стал дожидаться двухнедельного срока после того, как он подал заявление. В среду его уже не было на месте. До своего ухода он не позвал ни меня, ни Машу, чтобы обругать или дать по морде. Он просто исчез.
Перевогин, пришедший в среду,