давайте зачинать. Ты, Зинка, у нас нынче в обнове, с тебя и начнем. Так, бабы? Давай-ка «Брови черные».
Зинка, как и положено, начала отнекиваться, жеманиться, но бабы зашумели, замахали руками, и Зинка посерьезнела, пошепталась с подругами. Ее лицо побледнело, и в наступившей тишине возник высокий, негромкий и мятущийся голос:
Ой, брови маи, чё-а-орнае, глаза развесё-а-олае-е-е.
Дробным частоколом вполголоса вступили подруги:
Ой, брови маи чёрнае, глаза развесё-о-алае.
И снова рвался, выбирался на тропинку, рос Зинкин голос:
Ой, маво мужа до-а-дома нету, а я его ба-а-баюся… Крепнущий подголосок подтвердил:
Ой, маво мужа дома нет, а я его ба-ой-баюся.
Ой, баюся, ба-баа- баюся. Ох, пайду к Донэ у-а-таплюся, – жаловалась Зинка.
Ой, баюсь, баюся, пайду к Донэ утаплюся, – неумолимо наступал подголосок.
Зинкин голос окреп, опираясь на частокол подпева, неслась, летела песня о девичьей доле. Что выдали за нелюбимого, злого мужа, о милом дружке, без которого жизни нет, а встречаться ну никак не можно, и одна у девицы путь-дорожка… Песня оборвалась на высокой ноте, и стало тихо в горнице.
– Ой, Зинка, совсем ты нас засумовала, – прервала тишину Матрена. – А давайте, бабы, веселую.
– Ой, скажи мне жинка, – запела она низким грудным голосом, и бабы дружно вступили: Скажи утэшь мене-е-е,
Чи узять тэбэ замуж, чи бро-осыть тэбэ!
Сима сидела в уголочке и завороженно слушала. Пели «Скакав козак через долину» и «Ой, при лужку, при лужку, на широком поле». Женщины раскраснелись, обмахивались платками и пели, и пели…
– Ой, бабы, запызнылысь мы, – опомнилась Матрена. – Давайте останнюю.
Роспрягайтэ, хлопци, конэй, та лягайтэ спо-очивать, – завела она, и все подхватили натужными, нутряными голосами:
А я пиду у сад зэлэний, у сад крыныче-еньку копать!
Бабы старались вовсю, надсаживая глотки, надувая жилы.
Шо я вчёра извечо-ора краще тэбэ полюбыв.
Неслась, буйно шумела песня, и словно не было войны, и словно там, за стенкой, мирно спали хлопцы, распрягшие коней, и словно за темными окнами простиралась не казахстанская степь, а привольная Кубань с поклонившимися воде ветлами.
От Оси не было писем, и долгими зимними ночами Сима все думала и думала. Как он там?
– Симочка, не переживай, – утешал ее Иосиф Михайлович. – Это война, идет массовая эвакуация, в стране неразбериха. Вот подожди, скоро наведут элементарный порядок – и будут письма. За Иосифа я не очень беспокоюсь. Он деятельный и предприимчивый. Вот Оскар и Артур – им очень трудно в жизни. Я не сумел вырастить их жизнеспособными. Кстати, я сегодня получил письмо от Отто, в правление колхоза пришло. Его с Шурой и Витей эвакуировали в Молотов. Работает инженером на номерном заводе. Цензура, правда, вычеркнула очень много, целые строчки, но письмо бодрое, и я спокоен за него. Вот видишь, раз Отто сумел найти нас, значит, скоро будут вести и от Иосифа.
Главным