глиняные плошки, училась украшать их, прикладывая к сырым бортикам костяные лопатки. Затем одна или с Укуной убегала к Утиному озеру собирать последние дикоросы, а вечером садилась в большом спальном пологе и вместе с мамой чинила старую одежду. Переселившись в Нунавак, аглюхтугмит не встречались с оленными людьми и вынужденно берегли меховые рукавицы, верхние штаны, кухлянки, на каждую из которых ушло бы сразу две оленьи шкуры. Канульга, сидя на подогнутых ногах, работала молча, без радости или грусти. Не сразу отвечала дочери, если та обращалась к ней с вопросом, изредка застывала над подлатанным чулком и слепо смотрела на свои руки. Жирников не зажигали, оставались в потёмках. Анипа, глядя на маму, вспоминала других Белых сов и завидовала их счастливой жизни в годы, когда никто не знал о пожирателях.
Анипа с ранних лет мечтала носить красивые полосы на лице, хорошо мять, скоблить и колоть моржовые шкуры, варить мясо. Сытно есть и спать в тёплой землянке. Съедать и изнашивать то, что дают море и тундра, а когда придёт время, пригласить свободную душу – родить ребёнка. Разве нужно что-то ещё? Почему же тугныгаки не удовлетворятся подобными мечтами? Что с ними случилось? Что пробудило в них вечный голод? Этого не знал даже Айвыхак.
В месяц ухода из гнёзд молодых кайр Матыхлюк незаметно повзрослел. Мог, как и прежде, носиться по стойбищу, смеяться над сказками Анипы, но теперь много времени проводил с охотниками и, подражая Илютаку, выглядел до смешного серьёзным. На днях папа дал ему охотничий ремень с точильным камнем, мотком жильных верёвочек и двумя ножами: первый побольше – деревянный, второй поменьше – каменный. Матыхлюк ходил гордый, не выпускал из рук закидушку с крупными моржовыми зубами и норовил показаться всем в Нунаваке в своём охотничьем обличии. По вечерам Утатаун брал сына на лежанку и рассказывал ему, как поймать морского зайца, как подловить нерпу и загарпунить плывущего моржа. Обещал в месяц белого тумана взять Матыхлюка с собой на лёд и помочь ему добыть первого зверя. Анипа, сидя с мамой на полу, прислушивалась к их разговору. Знала, что её на лёд не позовут, но довольствовалась и тем, что воображала себя охотницей, способной следовать наставлениям Утатауна.
– Когда подплыл, за копьё не хватайся, – поучал папа. – Ранишь моржа, он нырнёт, потом не найдёшь. А если убьёшь – потонет. Что летом, что зимой моржовая туша на воде не держится. Для начала его надо загарпунить. В одной руке – гарпун, в другой – верёвка. Только издалека не бросай, иначе не проткнёшь. Тут сила нужна, шкура-то крепкая.
Матыхлюк повторял за Утатауном. Не сходя с лежанки, изображал, как охотится из лодки, и злился, если в чём-то ошибался, отчего волновался и ошибался вновь. Анипа посмеивалась над братом. Иногда, чтобы позлить его, наперёд отвечала на папины вопросы. Утатаун не обращал на дочь внимания, а Матыхлюк аж пыхтел от недовольства.
Анипа прежде видела, как Илютак готовится к выходу в море, и не меньше брата знала об охотничьей утвари. Могла показать, где у гарпуна древко, вырезанное из ветви плавникового дерева, где костяные головка